Американский психопат

Все утро я не отвечал на звонки. Я устало смотрел на радиотелефон, а сам пил травяной чай без кофеина. Потом я пошел в тренажерный зал, где занимался два часа, потом пообедал в «Баре здоровья», но смог съесть только половину салата из цикория с морковкой. Возвращаясь из заброшенного высотного здания возле Хеллс-Китчен, где я снимал квартиру, я остановился у «Барни». Потом сходил к косметологу. Поиграл в сквош с Брюстером Уипплом в Йельском клубе и оттуда зарезервировал столик в «Тексаркане», где мы сегодня ужинаем с Полом Оуэном, – на восемь часов на имя Маркуса Холберстама. Я выбрал «Тексаркану», потому что сегодня вечером там, скорее всего, не будет никого, кто меня знает. К тому же сегодня мне хочется поесть свинины с чили и выпить парочку кружек «Дикси». Сейчас июнь, на мне льняной двухпуговичный костюм, хлопчатобумажная рубашка, шелковый галстук и кожаные туфли без шнурков, все от Armani. У дверей «Тексарканы» ко мне подходит веселый черный попрошайка и объясняет, что он младший брат Боба Хоупа. Ну да. Он протягивает мне пластиковую кофейную чашку. Это кажется мне забавным, и я даю ему четвертак. Я опаздываю на двадцать минут. Из открытого окна на Десятой улице доносятся последние строчки песни Beatles «A Day in the Life»[27].

Бар в «Тексаркане» абсолютно пуст, а в ресторане занято всего четыре или пять столиков. Оуэн сидит в дальнем конце зала и распекает официанта: въедливо допытывается, почему у них сегодня кончился суп из бамии с лангустами. Официант похож на педика, но выглядит очень даже неплохо, – кажется, он растерялся и что-то бормочет в свое оправдание. Оуэн явно не намерен шутить, впрочем я тоже. Когда я сажусь за столик, официант еще раз извиняется и спрашивает, что я буду пить.

– «J&B», чистый, – говорю я с нажимом. – И пиво «Дикси».

Он улыбается и записывает заказ – мерзавец даже пытается строить мне глазки, – и, когда я уже собираюсь предупредить его, чтобы он даже не смел со мной заговаривать, Оуэн рявкает, что он хочет двойной мартини с «Абсолютом», и наша голубая фея испаряется.

– Да, Холберстам, ресторан сегодня забит до отказа, – говорит Оуэн, показывая на полупустой зал. – Весьма популярное место, весьма.

– Слушай, здесь просто отменный суп из грязи и пережаренная руккола, – говорю я ему.

– Да ладно, – ворчит он, глядя в свой стакан с мартини. – Ты опоздал.

– Послушай, мои родители развелись, когда я был маленьким. Нельзя на меня обижаться. – Я пожимаю плечами и думаю про себя: «Ох, Холберстам, какой же ты мудак». И, изучив меню, добавляю: – Гм, сегодня у них нет свинины с лаймовым желе.

На Оуэне двубортный костюм из шелка и льна, хлопчатобумажная рубашка и шелковый галстук, все от Joseph Abboud. У него безупречный загар. Но сегодня он какой-то мрачный и неразговорчивый, и это портит мне настроение, а ведь я очень многого ожидал от сегодняшнего вечера. Чтобы мое хорошее настроение не испортилось окончательно, мне приходится отпускать дурацкие комментарии вроде: «Это там кто, не Ивана Трамп?» А потом, со смехом: «Господи, Патрик, то есть Маркус, о чем ты думаешь?! Что бы Иване тут делать?»

Но веселее от этого мне не становится. Это никак не отменяет тот факт, что Полу Оуэну столько же лет, сколько и мне, – двадцать семь, и обстановка не становится непринужденной.

То, что я поначалу принял в Оуэне за напыщенность, на поверку оказывается обычным опьянением. Когда я пытаюсь вытащить из него информацию насчет счетов Фишера, он отделывается бесполезными статистическими данными, которые я и так уже знаю: что сначала ими занимался Ротшильд, а потом они оказались у Оуэна. И хотя Джин, по моей просьбе, собрала всю доступную информацию еще несколько месяцев назад, я продолжаю кивать, притворяясь, что для меня это ново и интересно, и говорить всякие глупости вроде: «Это весьма поучительно», хотя очень хочется сказать другое: «Я совершенно безумен» или «Мне нравится расчленять девушек». Каждый раз, когда я пытаюсь перевести разговор обратно на загадочные счета Фишера, он меняет тему и начинает говорить о соляриях, или о марках сигарет, или о клубах здоровья, или о том, где в Манхэттене можно покататься на лошадях, и продолжает надираться, что меня весьма огорчает. Вначале я пью южное пиво, пока ем закуски, а потом перехожу на диетическую пепси, потому что мне надо оставаться трезвым. Я уже собираюсь сказать Оуэну, что у Сесилии, девушки Маркуса Холберстама, две вагины и что мы планируем пожениться следующей весной в Ист-Хэмптоне, но он меня перебивает.

– Я, кажется, это… слегка перебрал, – признает он, роняя на стол дольку лайма, которую пытался положить в кружку с пивом.

– Угу.

Я макаю ломтик яма в соус из горчицы и ревеня и делаю вид, что не слушаю его.