Амнезия

— Агент Фрост… агент Белл, у меня дома найдутся десятки книжек с картинками. Полагаете, я знаком со всеми их иллюстраторами? Да я и авторов текста не знаю.

— Здесь совсем другой случай, — перебил Фрост. — По словам сестры мисс Мэррел, та читала эти книги своей племяннице и хвасталась, что брат художника ее босс.

Сто лет назад Марк действительно говорил мне, что среди его сотрудников имеется ярая фанатка пчелки Люси. Больше он про нее ничего не рассказывал, но Фрост был прав: Пола меня знала, и не только как брата своего начальника.

— Эти книги, — на сей раз агент обращался ко мне и ни к кому больше, — доказывают, что Пола Мэррел знала вас, мистер Бреннер. В последний раз ее видели недалеко от вашего дома, и чутье подсказывает мне, что она направлялась именно к вам. Я пока не знаю зачем, но готов дать вам возможность объяснить все самому.

Боб снова вмешался:

— Мистер Бреннер больше не скажет ни слова, ибо ваши доводы, при всем уважении, не выдерживают никакой критики. Книги ничего не доказывают, и вы это прекрасно знаете.

Фрост принялся не спеша складывать фотографии в папку:

— В таком случае наш разговор окончен.

Все, как по команде, поднялись на ноги. Я почти что чувствовал кожей повисшее в воздухе напряжение.

Агенты не стали дожидаться, когда их проводят до дверей. Посреди гостиной, ровно на том месте, где сорок пять дней назад лежала мертвая Пола, они остановились. Фрост повернулся к нам и щелкнул пальцами, будто вспомнив нечто важное:

— Еще один вопрос, мистер Бреннер. Аббревиатура ESH вам о чем-нибудь говорит?

— Нет, — ответил я не раздумывая.

— Я так и думал. Хорошего дня, джентльмены. Мы с вами свяжемся.

61

Через несколько часов после встречи с Фростом и Белл мне позвонила Дарла. Сначала я решил не отвечать. После того, что я узнал о них с Йэном, разговаривать с невесткой совершенно не хотелось.

— Привет, Дарла, — сказал я наконец.

— Джон…

Я по одному слову понял, что она плачет.

— Что случилось?

— Ты говорил с Фростом? — спросила Дарла едва слышно.

— Он был у меня сегодня, — сухо ответил я.

Дарла долго молчала. Я слышал, как она дышит в трубку.

— Он сказал тебе что-нибудь… о Марке?

Я по привычке слонялся по дому с телефоном в руках. В этот момент как раз забрел на кухню и машинально уселся за стол.

— Он спрашивал о «Медитеке». О его продаже.

Дарла снова замолчала. Она должна была знать, что сделка не состоялась.

— Ты можешь приехать, Джон?

Ехать к ней мне хотелось меньше всего на свете.

— Это правда важно, — сказала Дарла жалобно.

— Буду у тебя через пятнадцать минут.

— Я жду. Мне нужно тебе кое-что рассказать.

62

Февраль 2000

Обычно после ужина мы смотрели телевизор в гостиной; из кухни иногда слышался звон падающей чашки или тарелки. Отец продолжал с невозмутимым видом созерцать экран, мы с братом переглядывались. Вначале мама вскрикивала: «Пардон!» — и смеялась. Но потом она стала ронять все подряд, и мы начали догадываться, что дело нечисто. Однажды Марк сказал, что нам надо серьезно поговорить, и отвел меня на Гребень Ящера. Мы уселись прямо на землю, и Марк сказал, что с мамиными руками творится что-то неладное. Я не понял, что брат имел в виду, но с тех пор начал приглядываться к ее рукам. И убедился, что Марк прав. Мама забросила шитье и вязание, да и готовка превратилась для нее в почти непосильную задачу. Изысканные блюда сменились самыми простыми. Мама совсем перестала заботиться о цветах в саду, а чашки, тарелки и стаканы теперь разбивались почти каждый день.

Разумеется, отец все видел. Родители постоянно шептались о чем-то за закрытой дверью и стали часто ездить к доктору Лорелл. Я не могу точно сказать, когда у мамы диагностировали боковой амиотрофический склероз, потому что не сомневаюсь: родители очень долго тянули, прежде чем сказать нам, искали подходящие слова. Как-то вечером отец зашел в мою комнату. Я расставлял вокруг ножки кровати пластмассовых солдатиков. У них была особая, совершенно секретная миссия: убить невидимое чудовище. Отец сел на кровать и похлопал ладонью по покрывалу, приглашая меня присоединиться. Я догадался, о чем пойдет разговор. Что такое боковой амиотрофический склероз, я, разумеется, не знал, но папин грустный взгляд был достаточно красноречив.

Отец сказал, что болезнь затрагивает только мышцы и не касается мозга; он рассказал о Стивене Хокинге, которому удалось сохранить свой выдающийся интеллект, и пообещал, что, хотя мамина жизнь очень сильно изменится, она все равно останется моей мамой.

Папины слова меня немного обнадежили. Выслушав его, я как ни в чем не бывало вернулся к операции «Ножка кровати», в ходе которой мои солдаты проявили беспримерный героизм. Правду мне открыл Марк; в свои пятнадцать он был необыкновенно догадлив. Я же был несмышленым десятилеткой, любил мать, боготворил отца и даже вообразить не мог, каково это — видеть страдания своих близких, не говоря уже о том, чтобы потерять их. Марк показал мне фотографию Стивена Хокинга с Биллом Клинтоном в Белом доме. Скрюченный человечек в инвалидном кресле выглядел поистине жутко.