Амнистия

«У кого это у „нас“? У демонов?» — но мысли Иванны унеслись от директора: она готовилась к пению.

Знакомый силуэт в конце коридора. Напротив кабинета сидит женщина в белом фартуке, прижимая к себе хрупкий стан метлы. По изможденному лицу, удлиненным ручкам и голове, свесившейся набок, можно догадаться, что она имеет некоторое отношение к уборке территории.

— Здравствуйте!

Одинокие барышни с невыразимой тоской смотрят друг на друга. В этом взгляде все: взаимная усталость и болезненная мысль о том, что они являются подругами.

Без лишних слов Иванна наваливается на дверь. Главное — отпереть замок: особое искусство заключалось в том, чтобы найти правильное положение ключа. Она пыхтит, напирает, и дверь с недовольным скрипом поддается.

— Ах! — дворничиха восхищенно оглядывает кабинет, словно видит его в первый раз. Она порхает по пыльной комнате, словно Белоснежка в ожидании гномов. Рассматривает демонические портреты композиторов, гладит балалайки.

Откровенно говоря, в кабинете не было ничего сверхъестественного. У постороннего человека могло бы сложиться впечатление, что в «Канители» готовятся к ремонту, и всю музыкальную рухлядь закинули в угол от греха подальше. Иванну это ничуть не смущало: по правде сказать, она не любила музыку.

Сегодня начали позже. Как ответственный сотрудник баянистка понимала, что опаздывать нехорошо, но ласковые щупальца ада не позволяли явиться вовремя. Впопыхах она сбрасывает фуфайку и распахивает кофр. Инструмент издает неловкий звук: то ли писк, то ли рев. Иванна по-матерински улыбается.

Дальше — привычка. (Угрюмые женщины скупы на движения, словно парочка старых любовников.) Иванна усаживает баян на колени. Дворничиха скромно располагается рядом, переминая в руках бархатную тряпочку. До конца песни она будет ее беспощадно жамкать длинными изможденными пальцами.

В тех пространствах, где человек не способен управлять своей жизнью, переоценить значение тряпочки невозможно. Кусок материи в руках гражданина — это попытка хоть на что-нибудь повлиять: например, вытереть пыль. Частичка ткани в руках как признак безысходности. Ибо, как говорил Конфуций: «Если не можешь контролировать свою жизнь, контролируй хотя бы тряпочку».

И вот первый аккорд.

«Вставай, проклятьем заклеймленный

Весь мир голодных и рабов!».

Лениво раздуваются мехи баяна. Иванна томно шепчет текст и шагает в такт.

Текст «Интернационала» в аду знают все. Он наполнен пафосом и неутомимой жаждой справедливости, что ведет пролетариев на баррикады.

Вначале песни дворничиха угрюма, словно древний истукан. Но постепенно прогревается неизвестно откуда взявшейся злобой. И вот она всей душой ненавидит буржуазию и готова выцарапать ей глаза при первой возможности.

Песня вытягивается в стон, и наступает катарсис. Дворничиха подскакивает, пускаясь в дикий пляс. Бесстыдно разбрасывая руки и ноги, она сокрушает метлой проклятых капиталистов, не переставая при этом петь.

Иванна наблюдвет. О таком кураже она может только мечтать. Ей кажется, что подобно древнему шаману, коммунальщица выходит из бренного тела и путешествует по миру духов. Она там вместе с рабочими борется за счастье народное. «После такого танца нестыдно и умереть», — думает Иванна, но затем осекается: «но мы ведь уже и так мертвы».

Последний аккорд прозвучал как взрыв. Дворничиха падает на пол и рыдает, словно брошенная невеста. Не в силах справиться с собой, она выбегает из кабинета. Еще долго в коридоре слышен дикий стон.

— До завтра? — с сомнением в голосе спрашивает баянистка. Она благодарна, поскольку знает, что эта песня будет самым ярким эпизодом рабочего дня.

В кабинете воцарилась тишина. Иванна сидит в захламленном кабинете ожидая посетителей кружка.

— Ну, вот мы и одни, — произносит музработница, глядя в глаза яростному композитору с труднопроизносимой кличкой «Бетховен» (так написано под портретом). Все эти годы она без тени сомнения считала его бесом, на что указывает неукротимый взгляд и взъерошенные волосы.

Мышь выползла из-под плинтуса, остановилась под портретом и с невыразимой тоской уставилась на музработницу. Но Иванна не обратила на соседку внимания: ее мысли сфокусировались на событии, переломившем историю ада пополам. Год назад в преисподнюю спустился особый гость…

ДВА ЦВЕТОЧКА ДЛЯ АНГЕЛА

— Встреча с премудрым! Вечная жизня! — пел юродивый, ежеминутно почесываясь.

Изодранный пуховик, едва прикрывающий срамное, всклокоченная борода — этот человек производил отвратное впечатление.

Мохнатый дьявол счастлив. У него разбит нос, кровь текла по бороде. Но по судорожным попыткам привлечь внимание публики было заметно, что он любит людей. Это дико бесило прохожих и наводило на мысль о собственной никчемности.

— Граждане! Не пропускаем вечное блаженство!

Мимо такого неприятно проходить. И тем более — получать смутные «приглашения»: когда тебе предлагает вечное блаженство такой субъект, это можно принять за дурную шутку. А граждане, проходящие через парадный вход, не были настроены шутить.