Амнистия

И музыка. По ее настроению невозможно понять, радуемся мы или все-таки нет. Как тут ни испытывать двояких чувств?

Парадные ворота распахнуты. За время своей карьеры Иванна не помнит такого. Актовый зал пустовал бесконечно долго.

— Будет собрание? — любопытствовали граждане, продвигаясь в зрительный зал.

Баянистка знала этих негодяев как облупленных, но сегодня их торжественный образ сбивал с толку: женщины в неимоверных прическах, мужчины в широких пиджачках и престарелые дети с бумажными цветами в кулачках. Она вообразила, как из запыленных шкафов граждане вытаскивают сокровенное и морщась натягивают на трудовое тело.

Интересно узнать, какие грехи они совершили. Наверняка что-то жуткое! Об этом догадываешься по их пустым похотливым лицам. Лишь насчет себя она сомневалась: на вид казалась приличной, однако совсем не помнила свою земную жизнь…

Зрители расплывались. Кто-то в райке задних рядов, кто-то в низине — поближе к начальству. Ахали, оглядывались: на стенах висели портреты бородатых демонов с вензелями на изысканных сюртуках.

Неестественные позы — вот что роднило гостей. Все они — от мала до велика — были похожи на подопытных мышей в холодильнике. Что поделать, зал выстудился: холод был каким-то метафизическим, пробиравшим до позвоночника.

— Зачем? — слышалось то тут, то там.

— Приглашение на творческую встречу с ангелом, — шептала баянистка.

По крайней мере, так было написано в листовке. В голове всплывали странные мысли: «Ангел может быть творческим?». Ей почему-то представилось, что он будет играть на ложках. Это было святотатством, но что взять со старой грешницы?

Само приглашение не внушало доверия: жеваная бумажка с белыми полосами. Видимо, ее печатали на убитом принтере. Слова в буклете вызывали безмерную жалость. Они обнаруживали беспомощность автора в подборе значительных слов: «Будет дано новое знание!»; «Вы поймете, как обрести вечную жизнь!». Это было тем более странно, что присутствующие уже имели вечную жизнь, хотя и не в том виде, в котором хотели.

Зал равномерно заполнялся. Шепот перешел в гул. В иных обстоятельствах это могло настроить на торжественный лад, но не сейчас: обстановка дарила предвкушение впустую потраченного времени вперемежку с безысходностью.

Чутье настырно кричало о том, что в актовом зале не может случиться ничего доброго. Иванна бы с удовольствием пропустила «встречу», но она здесь работала. Если не придет, директор расстроится.

По крайней мере, она могла выбрать себе удобное место: в дальнем ряду, подальше от трибуны. И не ошиблась. Вид открывался завораживающий. Стол на сцене покрыт тяжелой багровой, почти черной, скатертью. В центре — стакан с черным хлебушком. О содержимом которого гадать не приходилось… Тяжелый занавес прикрывал бездонное чрево сцены. Там висели канаты, жгуты, обрывки декорации и прочие атрибуты, которые так хочется потрогать.

Относительно живой деталью этой композиции являлся расплывшийся человек в безмерном кителе. Для тех, кто вздумал бы усомниться в важности этого субъекта, на груди был подвязан ярлычок «ПРЕДСЕДАТЕЛЬ АДА». Восхитительный чиновник неприлично долго рассматривал окружающих, словно бы говорил: «Ну и чего вы сюда приперлись?». Впрочем, обижаться на него не имело смысла. Он был похож на безнадежного больного, которому, увы, чужды правила приличия.

Иванна пребывала в необычайном раздумье, когда услышала громогласное:

— А вот и я!

Женщина вздрогнула: за скорбное тысячелетие она так и не смогла привыкнуть к этому человеку. Необъятная, пропотелая женщина попыталась ее поцеловать, но Иванна защитилась баяном.

— Спасибо, что заняла место, сестричка, — эта особа находилась приподнятом расположении духа. Она называла себя сестрой, но Иванна не чувствовала родственной связи. Баянистка морщилась при каждом появлении самозванки.

Возможно, ее облик не всегда был тошнотворным. Но сейчас по безобразности она могла соперничать с выдающимися шедеврами авангардного искусства. Экстравагантный образ, состоящий из цветастой юбки, нечесаных волос и высоких каблуков, дополняла нелепая то ли птица, то ли шапка. К тому же ее одежда была густо смазана майонезом и другими следами неумеренной трапезы.

Близость с таким человеком омерзительна. Но что делать с ближними нашими? Кажется, мы им что-то должны… Но могут ли они что-то дать нам?

Иванна не спрашивала, как зовут вечно голодную женщину. Сознание стойко сопротивлялось тому, чтобы называть ее по имени: оно не намеревалось переводить этот временный субъект в разряд постоянных.

— Что здесь происходит? — сестричка одичалым взглядом водила из стороны в сторону, словно престарелый шакал.

Иванна протянула приглашение.

— Ооо! — произнесла та с пафосом, читая нелепые призывы из рекламного буклета. Но тут же выпустила его из рук, заметив движение на сцене.

— Смотри, и этот здесь! — сестрица ткнула пальцем в сторону сцены.

К трибуне хромал директор ДК. Зал затих.

— Дорогие друзья. Спасибо, что откликнулись на наш призыв, — черт рассеянным взглядом обвел публику. — Мы собрали вас для того, чтобы…