Ана Ананас и её криминальное прошлое

Когда я проснулась, за окном самолёта виднелась огромная полоса леса, понатыканная чуть ли не до самого горизонта. В некоторых, специально отведённых местах было натыкано чуточку города.

Сосед по креслу – один из будущих русских соотечественников, стал рассказывать соседке про город, куда нам следовало прилететь после временной пересадки посреди леса.

– У моего корефана там яхта, усохни моя душенька, – вдохновенно шептал соотечественник. – Представляешь, по всему городу пробки километровые. А он на собственной яхте плыёт. Так ему, усохни душенька, удобнее…

Кроме русских в этом гамбургском самолёте никого больше не было. Самолёт был на две трети пустой. Помните фильм про пожирателей времени лангольеров? Но едва только мы вышли в зал с креслами, как из другой двери вывалилась куча мала из жителей скандинавских стран. Говорили они, вроде, по-шведски. По крайней мере, глядя на их соломенные волосы, я сразу же вспомнила воспитательницу Ярвинен. На солидных туристов, носители шведского языка были нисколечко не похожи. Какие уж тут туристы, какие уж тут солидные! Куча сорвавшиеся с цепи детей, некоторые младше меня! Между этими детьми мельтешило чуточку взрослых тётенек. Они постоянно дёргали друг дружку за рукава и бранились. Одновременно тётеньки пересчитывали детей по головам, как капусту. У них не было ни минуты на то, чтобы передохнуть.

Русские из лангольерского самолета, уныло разбрелись кто куда. Возник небольшой затор, как в коровнике. Потом, с помощью трёх самых привлекательных стюардесс, работники припёрли русских к стенке. На трёх языках им сообщили, что в связи с задержкой, в буфете появились бесплатные закуски и шампанское в четверть цены. Тут русские (половина из которых были похожи на борца без правил из новостей, а вторая половина на мою декоративную маму) совсем загрустили. Их можно было понять. Куда больше, чем шампанское, они хотели на самолёт и домой. А самолёт так некстати задерживался.

Со скандинавскими жителями тоже была куча проблем. Они или сбивались в тучи, или рассеивались в поисках развлечений. На шампанское в четверть цены им было тоже плевать. Гораздо больше их интересовали массажные кресла-качалки.

Мама, Королёк и адвокат Фрайданк крепились, но, в конце концов, убежали в буфет за шампанским, оставив меня на попечение Динга. Тот, кажется, окончательно сдох от переутомления. Он вывалил язык до кафельного пола, и изредка им шлёпал. А ещё он терял слюни. Иногда он рычал, и я говорила ему: «Ну-ка, фу-ка». Таким образом, в нашем углу не осталось никого, кроме северных детей – остальные брезгливо отсели.

Шведский язык северных детей был так похож на немецкий, так что я за секунду навострилась понимать в обратном порядке. Точно так же я когда-то я перестроилась наоборот – с лёгкостью вышла со шведского на немецкий. Любопытства до шведских детей у иеня не было. Я слушала их лишь потому, что меня распирала гордость от того, сколько я знаю языков.

– Зачем ты отобрала завтрак у Фрейделины Ильвабельгю? – возмущалась красивая тётенька в некрасивой одежде. – Хватит мне постоянно перечить.

Некрасивая одежда была форменной, с бирочкой на груди. Бирочка на её груди тоже была готова возмущаться.

– Придёт время, когда дети пойдут против взрослых, – со знанием дела ответила девочка. Она была похожа на Яну Эк.

Я опешила. Нет, ну я же я не могла ошибиться. Или могла?

Девочка с лицом Яны Эк была, конечно, сильно перепомажена. Волосы её, когда-то чёрные как смоль, казались густо засыпанными белым. Как будто перечницу грохнули в соль. Если это и вправду была Яна Эк, то она здорово поседела. И выросла, по меньшей мере, на голову выше меня. Более того, она отпустила сисяндры размером с биологически активную тыкву. С ними девочка-викинг уже не была похожа на усохшую летучую мышь. Впрочем, она ещё пользовалась чёрной, словно зажившая ранка, губной помадой.

– Идти против взрослых в нашем возрасте самое достойное занятие, – объясняла повзрослевшая перечно-соляная Яна, высоко поднимая над головой бутерброд с абрикосом. – Это бессмысленно. Оттого благородно. И в этом есть некоторый парадокс.

Через секунду абрикос полетел в кого-то из персонала аэропорта.

– А ну, Яна Эк, не мели ерунды! – ласково одёрнула её женщина, похожая на воспитательницу Ярвинен больше, чем остальные. Ей пришлось извиниться перед сотрудником, поймавшим спиной абрикос. Затем она, как ни в чём не бывало, продолжила заниматься своими делами: а именно смотреть в журнале фотографии мопедов и мотороллеров.

Я решила – будь что будет. И громко сказала, единым махом выпутавшись из сетей гипноза Динга.

– Привет Яна Эк!

Яна (это оказалась она, теперь сомнений не было) издала зверский вопль. Она кинулась в мою сторону как тигр. Оказавшись выше меня почти на голову, она уткнула мой нос прямо в сисяндры. Воспитательница Ярвинен (это тоже была она) ахнула. Потом обняла меня. А машинально погладив Динга, она вдруг взвизгнула и сказала:

– Клянусь всем что возможно, я приняла вас за собаку. Динг не возражал. По правде сказать, он просто валился с ног от усталости.