Анаксимандр и рождение науки

Не существует надежного метода, исключающего ошибки. Так или иначе, мы все равно ошибаемся. Критическое мышление, которое высвободили Бэкон и Декарт, показало, что процесс наблюдения требует обширной, предзаданной концептуальной структуры, и даже самые очевидные предположения разума («ясные и отчетливые идеи» Декарта) могут быть ошибочными. Наблюдения и допущения могут существовать только в рамках уже в значительной степени структурированной системы мышления, которая априори изобилует ошибками. У нас нет такой точки отсчета, от которой мы с уверенностью могли бы отталкиваться. Вместо нее мы всегда используем лишь разваливающуюся, полную ошибок совокупность того, что, как нам кажется, мы знаем.

Но из-за неопределенности знание не становится бесполезным. Из-за понимания того, что эмпирические данные, посредством которых мы проверяем наши теории, уже нагружены теоретическими допущениями, эмпирическая проверка не становится бесполезной. Если эксперимент опровергает нашу теорию, мы воспринимаем это как реальный факт, твердый, как скала, даже если еще не знаем наверняка, где кроется наша ошибка. То обстоятельство, что допущения в наших рассуждениях могут быть ошибочными, ничуть не умаляет значимости рассуждения, которое является нашим лучшим инструментом познания.

Невозможность устранить сомнения не умаляет истинности нашего знания. Когда я сажусь за руль своего автомобиля, я всегда допускаю, что могу совершить ошибку. И я прекрасно знаю, что должен ехать направо, к мосту, а не налево, к обрыву. Я доверяю тому, что знаю, но при этом сохраняю бдительность, чтобы не ошибиться.

Не существует надежного, неоспоримого основания, на котором мы могли бы обрести знание. Каждый раз, когда мы обманывали себя, полагая, что открыли окончательную теорию мироздания, мы оказывались в дураках. И точно так же каждый раз, когда мы думали, что разгадали последний секрет определенности, надежную отправную точку для познания, мы впоследствии были вынуждены признать, что ошибались.

В таком случае, что же мы называем «реальностью»? Вся история знания показывает, что мир не таков, каким он сразу предстает перед нашим взором: за гранью видимости есть нечто иное. За обычным голубым небом – необъятный космос, полный галактик, черных дыр и нейтронных звезд. Но неопределенность наших знаний и изменчивость научных картин мира говорят нам о том, что мы не придем к окончательной картине реальности. Должны ли мы поэтому считать, что существует абсолютная, непознаваемая, конечная реальность?

Нет, потому что это совершенно бесполезное понятие: если она непознаваема, то мы ничего о ней не знаем, и нет смысла даже задумываться о ней. Должны ли мы тогда вообще отказаться от понятия реальности и встать на идеалистическую позицию, сводящую все к мышлению? Это столь же бесполезно, поскольку наше мышление – это по необходимости мышление «о» реальности. Отсылка к чему-то вне себя – к миру, к реальности – это часть структуры нашего мышления и нашего языка. О чем же мы знаем, если не о реальности? Итак, реальность – это не гипотетическая конечная непознаваемая сущность, а то, что мы познаем и о чем знаем.

И знаем мы о ней немало – все, что удалось узнать к настоящему моменту. Мы так хорошо знаем реальность, но она не перестает нас поражать. В ней есть еще столько аспектов, которые нам только предстоит открыть, а возможно, есть и такие, которые мы не откроем никогда. Реальность – это не содержание нашего мышления, ведь она часто оказывается совершенно отличной от его содержания. Как подтверждая, так и опровергая наши представления, реальность позволяет нам себя познавать. Именно реальность, а не что-то другое, привлекает и интересует нас.

Этот процесс продолжается и сейчас. Наука не прекращает исследовать и предлагать новые взгляды на мир, которые медленно, но верно фильтруются опытом и критикой. Это происходит на всех уровнях. Существуют конкурирующие исследовательские программы, но каждая исследовательская программа сама состоит из конкурирующих исследовательских подпрограмм, и каждый рабочий день каждого ученого – это соревнование микроисследовательских программ, крутящихся в его голове, побеждающих, развивающихся, отступающих и так далее. Лучшие траектории исследований сохраняются. Маленькие и большие теоретические конструкции растут и иногда терпят крушение. А мы продолжаем изучать неограниченную, практически бесконечную область мыслимого.