Анамнез. История болезни

– Даже если это правда, ты то, прекрасно её помнишь, и думаю, испытываешь чувства, которые априори разрушают психотерапевтический альянс.

– Мои чувства, я выключаю их на сессиях.

– Ты что кровосос из дневников вампира? – засмеялся Брэд.

Мне нечего было добавить.

– Долго ты будешь обманывать сам себя, занимаясь бессмысленной рационализацией событий своей жизни? Дэвид, из этого ничего не выйдет, и ты сам это понимаешь. Если я почувствовал твое влюбленное смущение, сразу же после упоминания об этой женщине, то…Да ты ведь не дурак, и сам все понимаешь.

– Попробуй каждый день, на протяжении 7 лет, 7 гребаных лет, возвращаться каждый день к мыслям об одном человеке. А теперь, представь, что он наконец-то появляется в твоей жизни, физически, а не фигурально. Хотя ты давно уже убедил себя в том, что видимо у судьбы на Вас другие планы, и вам не суждено быть вместе, а спустя пару часов, бум, обстоятельства хватают тебя за горло, и тот, кто был лишь легким видением на протяжении всей твоей жизни, обрушивается, словно снег на голову. Что-то не припомню в твоей биографии такого опыта, – вздыхая, со справедливой грустью подчеркнул Дэвид.

– Драматичность твоей истории оправдывает действия Дэвида, – сочувственно похлопывая друга по плечу, отметил Брэд, – но выходит за рамки профессиональной деятельности Дэвида Шоу, ведущего специалиста центра. Постой, а как же эта, одержимая Джесика?

– Уууххх, даже не спрашивай, – вспомнив недавние показательные демонстрации этой чуднОй женщины, его передернула странная дрожь, – скажем так, она лишь неудачная попытка совладания с моей фрустрацией. То ли дело, понимаешь, Эми, как рекламная музыка, а я никак не могу выкинуть её из головы, другие женщины, они…

– Не она.

– Точно!Если бы я…

– Расскажи ей обо всем.

– Тогда я все разрушу.

– Разрушишь ты только одно – иллюзию верности принятого тобою решения.

Последние его слова особенно сильно резали по больному, он был прав и я осознавал это, а потому так сильно противился принять. В любом случае, вне зависимости от тактики моих будущих действий, я её потеряю. Чувствую внутренний разлом. Если бы тогда, когда она впервые зашла в кабинет, мне хватило бы духу, сказать все как есть, не было бы всей этой путаницы. Когда же она появилась, я испугался лишиться её общества снова, разлука была столь долгой, что мне казалась невыносимой сама мысль снова упустить её. Теперь же, мои руки связаны, я должен сказать о своих чувствах, чтобы прекратить терапию, а дальше, будь что будет. Эта ловушка, созданная мною из-за страха отверженности, и так, уже сожрала все мои врачебные принципы. Мне нужен сон, мне нужно проснуться.

Вернувшись домой, после веселого вечера, слегка приправленного солью сожалений на счет одурманивающей любовной драмы, я обнаружил письмо в кармане своего рабочего пиджака. И хотя мой разум по-прежнему был порядочно спутан алкогольными нитями, я все-таки вскрыл конверт.

«Уважаемый Дэвид! Спасибо Вам большое за проделанную работу. Я чувствую, что мне стало намного лучше и полагаю, больше не нуждаюсь в Ваших консультациях. Не смогла сказать прощай, но и уходить по-английски больше не планирую. Спасибо Вам за все!

p.s: В конверте вы найдете отрывок мыслей о нашей второй консультации из моего дневника, думаю, это лучший способ сказать о своих чувствах, хочу, чтобы вы вспомнили.

С уважением, Эмили Макроуз»

В лихорадочном, полупьяном смятении я бросился к конверту, небрежно отброшенному мною на пол. Внутри валялась вырезка из дневника, аккуратно сложенная пополам, оторванная страница. Не дожидаясь восстановления уже сбитого учащенным сердцебиением дыхания, дрожащими в нервном возбуждении руками, открываю листок.

"20 октября.

В тревожном волнении, я смотрела на специалиста, дыхание сбивчиво, сегодня вторая сессия. Я опять немного растерялась, постоянно пыталась связать в голове последовательность событий жизни, приведших меня на это кресло. Чувствую страх и неловкость, а напротив тот парень из паба, прошло столько лет…Жаль, что не помнит".

Сердце буквально упало от вдохновленной радости, она не забыла! Минуту спустя я стал абсолютно пуст, от осознания того, что она ушла, и вероятно ушла навсегда.

Облокотившись на выбеленную холодную стену, словно в поисках внешней опоры, Дэвид медленно сполз по ней вниз, всматриваясь в бесконечную даль городских высоток, с беззаботной величественностью смотрящих на него через грязно-пыльное окно леденящей своею пустотою спальной комнаты. Так он провел несколько часов, в объятиях опустошенности, полностью потерявшись, почти не двигаясь, разве что, продолжая дышать, единственное, что выдавало в нем сейчас присутствие жизни. Первые лучи закатного солнца озаряли его шикарную, но пустую квартиру своим светом, пока он медленно уходил в мир грёз, полностью отдаваясь душераздирающему чувству сожаления, насквозь пропитанный страданием.