Анархизм

Романтизмъ это — разгулъ субъективизма; это — подлинный культъ личности, человческаго «я». Онъ освобождаетъ индивидуальность отъ ковъ автоматизма, отъ того деспотическаго подчиненія готовымъ общимъ правиламъ, которыя несъ съ собой раціонализмъ.

Романтизмъ побждалъ своимъ чутьемъ жизни, презрніемъ къ кодексамъ, новымъ пониманіемъ человка, освобожденіемъ и оправданіемъ, которыя онъ несъ его прошлому и настоящему, его страстямъ и паденіямъ, всему, на чемъ лежала творческая печать человка. И въ план соціальной мысли онъ породилъ чудесную плеяду утопистовъ, которые, волнуемые любовью къ человку, впервые разверзли предъ глазами современниковъ общественныя ндра и первые предложили несовершенные, непрактичные, но полные одушевленія проекты освобожденія угнетеннаго человка[9].

Особенно пышный цвтъ далъ романтизмъ въ Германіи. Философы Шеллингъ и Шлейермахеръ, публицисты, критики, братья Шлегели, поэтъ Новалисъ — вотъ наиболе значительныя имена романтической эпохи. И въ этомъ бгломъ перечн именъ намъ слдуетъ особенно отмтить Шлейермахеровскія «Рчи о религіи». Здсь впервые, предвосхищая основные мотивы современнаго философствованія Бергсона, Шлейермахеръ говорить объ особомъ, отличномъ отъ научнаго, способ познанія, объ «эмоціональномъ знаніи», не отрывающемъ познающаго отъ реальности, а сливающемъ въ самомъ переживаніи и познающаго и познаваемое. Другая, не меньшая заслуга Шлейермахера заключается въ его замчательномъ ученіи о личности, — живой, конкретной, своеобразной.

Если оставить въ сторон религіозный пафосъ, окрашивавшій вс построенія Шлейермахера, нельзя его антираціонализмъ не назвать самымъ яркимъ предшественникомъ Штирнеріанства. А еще позже боевой кличъ послдняго — культъ сильной, непреоборимой личности, личности — мрила всхъ цнностей, съ несравненной силой и блескомъ зазвенлъ въ романтическомъ вдохновеніи Ницше[10].

Мой бглый обзоръ противниковъ рационализма былъ бы неполонъ, если бы я хотя въ двухъ словахъ не указалъ еще на одно ученіе, въ свое время сыгравшее весьма значительную роль въ общемъ умственномъ процесс XIX вка. Это ученіе — «историческая школа» въ юриспруденціи, въ политической экономіи. Историческая школа объявила войну политической метафизик; «разуму личности» противопоставила она «духъ народа», историческій фактъ объявила послдней инстанціей въ ршеніи всхъ волнующихъ вопросовъ. Боле чмъ полувковое владычество исторической школы дало, однако, печальные результаты: оно оправдало безпринципность, полное пренебреженіе теоріей, защищало консерватизмъ и выродилось въ безплодное коллекціонированіе фактовъ.

И раціонализмъ могъ считать себя въ полной безопасности, пока возраженія, предъявлявшіяся ему, осложнялись политическимъ исповданіемъ, окутывались мистическимъ туманомъ, или строились на «позитивной», «научной» почв...

Бунтующему разуму съ его грандіозными общаніями человчеству не могли быть страшны ни политиканствующій католицизмъ съ изуврской догмой искупленія, ни плнительный своей чувствительностью романтизмъ съ его еще тогда неясными мечтаніями, ни скептическій историзмъ, не ушедшій дале плоской бухгалтеріи, ни феодальный анархизмъ во вкус Ницше...

Раціонализмъ оставался господствующимъ принципомъ философско-политической мысли, ибо для своего времени онъ былъ единственно возможной и жизненной теоріей прогресса.

Но великія завоеванія разума наполнили живой міръ фантомами — величественными, ясными, но холодными, какъ геометрическіе сады Ленотра. И реальному живому человку стало душно среди порожденныхъ имъ миражей. Не интересы стали управлять людьми, а лишь боле или мене врныя представленія, которыя о нихъ сложились. Представленіе стало надъ волей; во власти его оказался самый человкъ. Призраку подчинилась личность и ея свобода стала отвлеченной.

И для реальной личности есть безвыходный трагизмъ въ томъ, что призраки, давившіе ее, утверждались вдохновеніемъ наиболе выдающихся и мощныхъ индивидуальностей. Освободительныя стремленія генія готовили новые ковы дальнйшему развитію личности. Это, конечно, надо понимать не въ смысл послдовательнаго суженія творческаго кругозора отдльной индивидуальности, но въ смысл принудительнаго подчиненія ея призракамъ, созданнымъ ране другими и зафиксированнымъ признаніемъ другихъ.

Человку раціоналистической мысли принадлежитъ великое прошлое. Культъ разума имлъ свои героическія эпохи. Обративъ міръ въ обширную лабораторію, онъ создалъ научные методы, принесъ великія открытія, построилъ современную цивилизацію. Но онъ былъ безсиленъ проникнуть въ тайны міра. Съ вншнимъ освобожденіемъ онъ несъ внутреннее рабство — рабство отъ законовъ, рабство отъ теорій, отъ необходимости, необходимости тхъ представленій, которыя породилъ онъ самъ. Общая жизнь, онъ близилъ смерть. Не мало раціоналистическихъ тумановъ было развяно жизнью, но гибель иллюзій каждый разъ несла отчаяніе жертвамъ самообмана.