Переходя къ изученію соціальной жизни, Кропоткинъ указываетъ на народъ, массы, трудящихся, какъ могучій родникъ соціальнаго творчества, отвчающаго идеямъ взаимопомощи. Самый анархизмъ есть продуктъ творческой силы массъ; подобно всякому революціонному движенію онъ родился не въ кабинет ученаго, не въ университетахъ, а въ ндрахъ народа, въ шум борьбы. Къ этой иде народнаго творчества Кропоткинъ возвращается непрестанно. Вс учрежденія, имвшія задачей взаимопомощь и миръ, были выработаны анонимной «толпой».
Могучему народному инстинкту, творящему истинное справедливое право, Кропоткинъ противопоставляетъ маговъ, жрецовъ, ученыхъ, законниковъ, государство, несущихъ въ соціальную жизнь ложь и тираннію. Даже когда революціонныя волны взмываютъ къ кормилу правленія людей одаренныхъ и преданныхъ народному длу, и тогда они — по мннію Кропоткина — не остаются на высот задачи. Общественное переустройство требуетъ «коллективнаго разума массъ, работы надъ конкретными вещами», свободной отъ утопическихъ, метафизическихъ бредней.
И наиболе цлесообразную форму общественной организаціи Кропоткинъ видитъ въ общин, коммун, представляющей реальные интересы входящихъ въ нее членовъ, стремящейся къ широчайшему, въ предлахъ возможнаго, обезпеченію развитія ихъ личности. Кропоткинъ не отрицаетъ, что и коммуна знаетъ борьбу. Но... есть борьба, двигающая человчество впередъ. Коммуна боролась за человческую свободу, за федеративный принципъ; войны, которыя вели и ведутъ государства, влекутъ ограниченія личной свободы, обращеніе людей въ рабовъ государства.
Кропоткинъ неустанно разоблачаетъ, одно за другимъ «государственныя благодянія», и нтъ и не можетъ быть апологіи государственности, которая бы могла устоять предъ такимъ разъдающимъ анализомъ человческой совсти.
Не останавливаясь подробне на изложеніи содержанія замечательнаго труда — попробуемъ прослдить примненіе авторомъ его «метода» къ соціологическому изслдованію.
Вся книга Кропоткина является по существу сплошнымъ обвинительнымъ актомъ по адресу государства, государства — злодя, государства узурпатора. И такая точка зрнія была бы совершенно понятной, если бы мы подходили къ государству, въ любой изъ его историческихъ формъ, съ этическимъ мриломъ. Но, если примнять методъ естествознанія, какъ только что совтовалъ авторъ, надо помнить, что нтъ законовъ, которые бы не носили неизбжно условнаго характера, и тогда громы Кропоткина противъ государства вообще становятся мало обоснованными. Въ своемъ историческомъ изслдованіи онъ самъ приходитъ къ выводу, что исторія не знаетъ непрерывной эволюціи, что различныя области по очереди были театромъ историческаго развитія; при этомъ каждый разъ эволюція открывалась фазой родового общежитія, потомъ приходила деревенская коммуна, позже свободный городъ; государственной фазой эволюція кончается. «Приходитъ государство, имперія и съ ними смерть», восклицаетъ Кропоткинъ. Вотъ именно этотъ «соціологическій законъ», представляющійся Кропоткину постояннымъ и неизмннымъ, и долженъ былъ бы поставить передъ нимъ вопросъ объ исторической необходимости государства. Онъ, какъ натуралистъ, долженъ былъ бы искать причинъ, почему исторія любого человческаго общежитія, начавъ съ «свободы», кончаетъ неизбжно «государствомъ — смертью», которое у Кропоткина является внезапно, какъ deus ex machina, разрушая все созданное предшествующими творческими эпохами.
Посл увлекательнаго повствованія о средневковой общин Кропоткинъ говоритъ, что въ XVI в. пришли новые варвары и остановили, по крайней мр, на два или на три столтія все дальнйшее культурное развитіе. Они поработили личность, разрушили вс междучеловческія связи, провозгласивъ, что только государство и церковь имютъ монополію объединить разрозненныя индивидуальности. Кто же они эти варвары? «Это — государство, тройственный союзъ военачальника, судьи и священника». Хотя дале Кропоткинъ и даетъ нкоторое историческое объясненіе этому внезапному вторженію варваровъ, однако объясненіе далеко недостаточное. И именно здсь — слабый пунктъ всей исторической аргументаціи автора. Онъ почти не изучаетъ, или не интересуется процессомъ внутренняго разложенія тхъ общежитій, которыя представляются ему, если не идеальными, то наиболе цлесообразными. Онъ изслдуетъ вншнюю политику по отношенію къ средневковой коммун, городу, ремеслу и не замчаетъ внутренняго раскола, находящаго себ часто иное объясненіе, чмъ злая только воля заговорщиковъ противъ сосдскаго мира. Въ развитіи общественнаго процесса онъ почти игнорируетъ его техно-экономическую сторону, онъ не входитъ въ изученіе причинъ, повлекшихъ внутреннее разложеніе цехового строя, для него остается невыясненнымъ промышленный взрывъ конца ХVІІІ вка и еще ране блестящее развитіе мануфактуры. Остановившись бгло на меркантилистической эпох и сдлавъ общія указанія на однобокую политику государства, онъ длаетъ категорическое завреніе объ умираніи промышленности въ XVIII вк. Этой неполнотой историческаго анализа объясняется и нкоторая романтичность въ его характеристик средневковья.