Анасейма

Алсу пропадала в Анапе или в «Баунти». После того, как Валентин застал её в пьяной компании незнакомых мужчин, их тайные встречи прекратились. Наставлять рога вошло у него в привычку, но сам оказаться в роли рогоносца он не ожидал, и быстро избавился от ветвистой короны. Алсу словно и не заметила, что осталась одна, она теперь редко была настолько трезвой, чтоб осознать, куда катится её жизнь. Домой, как и Марина, она не стремилась, ночевала у новых друзей или в домике спасателей. Её постоянно видели с мужчинами в самом непотребном виде. Всё так же прекрасна, но теперь полностью доступна для любого, у кого хватало денег её споить.

Марина не могла унять злость, каждую секунду она ощущала себя сгустком ядовитой энергии, бомбой, готовой разорваться от единственного неосторожного прикосновения. Она ненавидела всех: маму – за удобное бегство от действительности, Инну – за энергию, бьющую ключом, Алсу – за слабохарактерность и запах алкоголя, море – за то, что забрало у неё Счастливчика.

В дельфинарий она больше не ездила, а когда Женька пришёл её утешить, просто молча ушла, не дав ему сказать ни слова. Обнять не позволила. С того самого дня, как Татьяна вернулась с опознания, Марина ни разу не заплакала, хотя, как никогда отчётливо, ощущала себя тонущей. Она захлёбывалась горем и не могла из него выплыть, погружалась всё глубже и глубже, отдаляясь от любого, кто мог её спасти.

Иногда вечерами Марина сидела в домике спасателей, вместе с Алсу. Тут её никто не трогал, не пытался поговорить и встряхнуть, не навязывался с лживым соболезнованием. Поначалу её уговаривали выпить за компанию, но потом отстали, позволили тонуть в своём горе в одиночестве.

Когда приехали москвичи, Марина как обычно бродила по берегу и проклинала море. Их встретила Инна, помогла разместиться в «скворечнике», накормила вкусной выпечкой, которую специально придержала и не отправила в кафе. Она же и сообщила, что на катере в этом году их никто не будет катать.

Раиса Константиновна нахмурилась, поймала растерянный взгляд мужа.

– Может, нам лучше снять жильё в другом месте? – прямо спросила она. – Я понимаю, что сейчас вам не до отдыха посторонних людей.

Инна собрала тарелки, благодарно кивнув Илье, который вызвался помочь убрать со стола.

– Ни в коем случае. Ничего не изменилось, разве что «Афалина» теперь поселилась в гараже.

Илья последовал на кухню вслед за Инной, поставил посуду на стол, но сразу не ушёл. Инна с преувеличенной бодростью складывала посуду в раковину, гремела вилками. Поймав пристальный взгляд Ильи, на секунду застыла, а потом расплакалась. Порывисто отвернувшись от него, она опустила руки под струю воды и принялась остервенело натирать тарелку губкой.

Он подошёл сзади и обнял её.

– Мне очень жаль. Очень. Я бы хотел хоть чем-то помочь, но разве тут поможешь?

Инна замерла, несколько раз шумно выдохнула, успокаивая эмоции, и решительно стёрла слёзы.

– Спасибо, Илья. Просто не уезжайте, живите здесь весь август, как и планировали.

Он отступи назад, засунув руки в карманы, опустил взгляд.

– Где Марина?

Инна резко повернулась.

– Понятия не имею. Она может быть где угодно.

Илья едва не спросил о самочувствии Марины, вовремя удержался. Инна тоже потеряла отца, а он будто только о Марине беспокоится.

– Может, Алсу знает?

– Алсу? – Инна горько усмехнулась. – Она и себя-то найти не может.

– Она здесь больше не живёт?

Инна хмыкнула, вытерла руки полотенцем и, опёршись о край стола, наклонилась вперёд.

– Живёт вроде бы. Ночует правда редко, – она скривилась, будто унюхала что-то неприятное. – Это ещё не всё. Мама не помнит, что папа утонул. Пусть так и будет. Не нужно её возвращать в реальность, это её убьёт.

Илья смотрел на Инну удивлённо, будто видел впервые. Неужели эта девушка младше его на три года? Такая взрослая и озлобленная, непривычно деловая. Минутная слабость осталась позади, она снова выглядела хладнокровной и собранной. Давно ли она держалась за его руку, боясь идти на пляж?

Марину он обнаружил на спасательной вышке. Она его увидела ещё издалека, но не спустилась и даже не повернулась в его сторону. Мазнула по нему рассеянным взглядом и снова уставилась на море.

Остановившись у нижних ступеней, Илья поднял вверх лицо.

– Анасейма, – позвал он, чувствуя жгучий стыд за то, что радуется встрече. Он ненавидел себя за это состояние счастья, за восторг, охвативший его, едва он увидел её гибкий силуэт на фоне заходящего солнца.

Марина нехотя наклонилась, ракушечные бусы свесились через перила, спутавшись с распущенными волосами. Она смотрела на него пристально, изучающе, и не было в её взгляде ни капли той трогательной нежности, что он хранил в воспоминаниях два года, ожидая этой встречи.

– Ты изменился, – произнесла она таким тоном, будто это плохо.