Анатолий Солоницын. Странствия артиста: вместе с Андреем Тарковским

И вот она у меня в руках, настоящая рапира. Лезвие длинное, с крохотным кругляшком на конце. Эфес выгнут с изумительной плавностью. Тяжесть оружия упоительна.

Я становлюсь в позицию и выбрасываю руку вперед, и мне кажется, что на мне белая рубашка с кружевами, а передо мной граф Рошфор. Сейчас я расправлюсь с ненавистным врагом…

В тот же день начались мои несчастья. Самоделки ребят гнулись и ломались, а когда я поцарапал соседа Юрку, сражаться со мной отказались.

– Иди отсюда со своей рапирой! – орал Юрка, вытирая кровь.

Я зло смеялся и, уходя, что-то обидное кричал в ответ. Еще не понимая, что остался один, я нес рапиру как победитель, как самый лучший фехтовальщик.

Пришел с работы Толя. Посмотрел рапиру, сделал несколько выпадов, улыбаясь.

– Защищайся! – и глаза его заблестели.

Укол. Мы поменялись оружием. Я бросился в атаку, желая продемонстрировать, какой я непревзойденный фехтовальщик.

Раз!

Два!

Рапира поднялась вверх и ткнулась Толе в лицо. Он бросил скрюченную самоделку и схватился за глаз.

В секунду воинственный пыл улетучился. Я стоял, не дыша.

– Намочи полотенце холодной водой, – сказал Толя. – Зеркало дай.

Я мгновенно все выполнил. Когда он отнял полотенце от глаза, я увидел, что бровь его вспухла и стала багрово-синей.

Какой-то сантиметр – и Толя остался бы без глаза.

Страх постепенно проходил. Можно было говорить и даже пошутить над фингалом, но как-то не хотелось.

– Спрячь, – показал Толя на рапиру. – Матери скажу, что на заводе поцарапало. А ты молчи.

Мы так и сделали. На следующий день синяк у Толи поубавился, окончательно стало ясно, что беда миновала, но к рапире я больше не притрагивался.

Она так и стояла за шкафом, пока Сережа меня не спросил, почему я не фехтую. Я ответил что-то невразумительное.

– А хочешь – махнемся? – предложил он. – Я тебе дам за рапиру «Всадника без головы». Или другую книжку выберешь, у меня их много.

Я сразу согласился и побежал за рапирой.

Книги у Сережи оказались как на подбор. Глаза у меня разбегались, и это очень нравилось Сереже.

– Где достал? – я перебирал книги, не зная, на какой остановить выбор. – А где же «Мушкетеры»?

– Там есть, надо только подкарауливать. Пойдешь со мной?

Потешаясь над моим замешательством, он объяснил:

– Книги – в библиотеке. Берутся очень просто. Один разговаривает с библиотекаршей, а другой в это время спокойно сует книжку под ремень.

Он продемонстрировал, как это делается. Его курточка на молнии прикрывала книжку так, что ее не было видно.

– Нет, воровать я не буду.

Сережа перестал улыбаться и пожал плечами.

– Ты пойми, это не пирожки с капустой, а книги. Где их еще взять? У барыг? Может, у тебя много денег?

Я молчал, и он сумел уговорить меня. Мол, ничего от меня не надо, только поговорить с библиотекаршей, а все остальное он сделает сам.

Все прошло как по маслу, вот только Дюма в тот раз в библиотеке не оказалось, и Сережа утащил другие книги. Он меня хвалил, веселился, а когда пришли к нему домой, дал мне и «Трех мушкетеров», и «Двадцать лет спустя» – оказалось, что они у него были припрятаны.

– Еще пару раз сходим – получишь «Виконта», договорились?

Он стал показывать мне, как сводятся библиотечные печати: мочил ваточку соляной кислотой и аккуратно протирал страницы. Вместо печати осталось желтоватое пятно с небольшими подтеками по краям.

Вечером я показал книги Толе.

– Неплохо, – он смотрел то на титульный лист, то на семнадцатую страницу. – Хорошего ты себе нашел друга…

– Чем он тебе не нравится? – с каким-то гадким чувством спросил я.

Сразу вспомнилась грузная, как бы оплывшая библиотекарша в очках, ее седые кудельки, улыбка. Она нахваливала нас за то, что мы такие хорошие мальчики, что так любим книгу. Я, не зная, о чем с ней говорить, начал с того, что в библиотеке много потрепанных книг, что можно взяться их подклеить.

«Молодцы, молодцы, – говорила она, – приходите, я для вас оставлю самые интересные книги». И я улыбался и обещал прийти. Да неужели это был я?

– Понимаешь, – говорил Толя, – любой настоящий книжник как возьмет в руки эти вещи, так сразу поймет, что они краденые. След остался, видишь? – он показал на титульный лист, потом на семнадцатую страницу. – Ты же знаешь, что марки бывают с надпечатками и без них. Помнишь, Князев рассказывал, что из-за печати некоторые марки перестают цениться? Есть ловкачи, которые получше твоего Сережи сводят печати. Но рано или поздно это все равно становится известным. Печать стереть нельзя, понятно тебе?

Много лет спустя мы смотрели с братом новый фильм, имевший успех. Фильм мне понравился, особенно режиссура – смелая, новаторская.

– Все так, Лешенька, – грустно заметил Анатолий. – Только несколько лет назад я видел один французский фильм. Там тоже парень и девушка любят друг друга, а потом его забирают в армию. И она выходит за другого. Они тоже время от времени поют. Правда, музыка у французов раз в сто лучше. Других отличий нет… Печать стереть нельзя, я же тебе говорил, помнишь?

Он закурил, и лицо его было сосредоточенным, печальным – как тогда, в юности.

Тина Григорьевна