Анатолий Солоницын. Странствия артиста: вместе с Андреем Тарковским

Я следил, как бойкая старушка взвешивает мне картошку – боялся, как бы не положила «под шумок» гнилья. Но картошка оказалась и в самом деле отличной. Полез за деньгами, но тут еще одна старушка, которая торговала репчатым луком и зеленью, подозвала меня к себе. Мой тетрадный листок перекочевывал от одной старушки к другой. Они смотрели в него, одобрительно кивали, оценивая мой почерк.

– А где отец? Нету? С войны не вернулся?

– Вот еще! В командировке. Потому мы с братом решили сегодня сами стол накрыть.

– О-о-о!

– Молодцы!

– И готовить умеешь?

– А то! Сколько раз на рыбалке уху варил. А щи и того проще. Надо вот только вилок хороший выбрать.

– Это у меня, – сказала еще одна бабушка. – Выбирай.

– А мясо-то для щей есть?

– А лаврушка? Перец? – наперебой интересовались бабушки.

– А еще хорошо приправу положить. Вот у меня тут есть, возьми-ка. Тут всякого я понабрала – хоть для щец, хоть для борща. Хоть если что мясное жарить.

– Мяса у нас кусочек небольшой. На щи хватит, – важно ответил я и взял из рук одной бабушки свой листочек.

– Так. Кажись, все…

– Нет, не все, – сказала еще одна бабушка, стоявшая самой последней в ряду. – Погляди, какие у меня яблочки. Ранетки. Одна к одной. Все спелые, все вкусные.

– Не, яблочки мне не положены. Не смогу.

– Сможешь! Ну-ка, дайте мне его сумку. Это тебе будет с походом!

«С походом» у нас говорили, когда давали бесплатно сверх того, что ты просил.

Бабушка насыпала мне ранеток, аккуратно упаковала все купленное.

– Ну вот, теперь все, – сказала бабушка, которую я про себя назвал «ранеткой». – Готовить, что ль, сейчас начнешь?

– Капусту нарежу сейчас. Потом уроки. А как из школы приду, буду картошку чистить. Брат придет, начнем жарить. Он и сладкого какого-то там принесет. Говорит, у них на заводе продают какие-то ром-бабы…

– О-о-о!

– Эт еще что такое?

– Да навроде куличей. Я пробовала.

– Ну, иди, сынок. А то мы тебя заболтаем – покупателев-то нет.

– Да, день-то такой, рабочий…

– Зато погоды отменные.

– Да! Золотая осень…

Я торопливо зашагал домой. Капусту нарезать, уроки сделать… Успею?

Должен успеть!

Чтобы мамке сюрприз вышел! Чтобы она поняла, как мы ее любим…

Я все успел. Уроки пролетели быстро. Помчался домой и к приходу брата уже запустил в кипящую воду кусок мяса, нарезал капусту. Посолить не забыл.

Картошку нарезал «палочками», как меня научила мама. Мы с Толькой весело переговаривались под радостное шипенье жарящейся картошки. Успели накрыть стол к приходу мамы.

Надо ли описывать, как она была рада. Как обнимала и целовала нас. Надела шелковое платье, которое особенно шло ей. И не забыла причесаться, сделав завитки на лбу и у висков – как у Кармен.

Достала бутылку вина, начатую, правда. Но это не имело значения. Налила Толе полную рюмку, а мне половинку. Поели – мама нахваливала щи, жареную картошку.

Потом спросила, как я ходил на Пешку.

Я стал весело рассказывать, как меня встретили бабушки, как наполнили мою сумку самыми лучшими овощами да еще дали ранеток в придачу…

– Во сколько же тебе все это обошлось?

– Да хватило! Вот, еще осталось…

Я полез в пистончик.

И, к удивлению всех, а более всего к своему собственному, вытащил Толины пять рублей, которые он дал мне утром.

Как завороженный, я смотрел на эту купюру темно-синего цвета с гербом Советского Союза над цифрой и надписью «Пять рублей».

– Наверное, они так увлеклись, снаряжая тебя, что про деньги-то и забыли, – сказала мама.

– Наверное…

– Вот что. Завтра с утра пойдешь на Пешку и рассчитаешься с бабушками.

– А они там будут? – спросил Толя. – Ты их запомнил?

– Вроде…

– Ну и ну! – мама рассмеялась, и наше напряжение сразу улетучилось. – Ну и артист у нас Лешенька!

Мама ошиблась. Артистом стал Толя. Главные его работы в фильмах Андрея Тарковского, нашего великого режиссера, среди которых лучшая – Андрей Рублев.

Но вернемся к осеннему дню 1950 года.

Да, наверное, бабушкам понравилось, что я пришел на базар, что сказал про мамин день рождения… Вот они и «увлеклись», как сказала мама.

И мы с большим удовольствием стали грызть ранетки, или, как их еще называли, райские яблочки, – красные, сочные, сладкие.

На следующий день я пошел на Пешку. Но моих бабушек уже там не было. У прилавка стояли другие бабушки. Если были бы те же самые, они бы окликнули меня, спросили, какие у нас получились щи, была ли зажаристой картошечка.

Но никто не обратился ко мне.

И я ушел с Пешки, так и не разменяв пять Толиных рублей, заработанных на заводе.

Падают, кружатся листья, ложатся на землю. Я смотрю на Волгу, на притихшие деревья, жухлую траву, и думаю о тех бабушках, которые собрали мне полную сумку овощей и еще положили сверху райские яблочки.

И я теперь понимаю, что они не забыли взять с меня деньги, а сознательно снарядили меня к праздничному столу, который мы с братом готовили для мамы, не взяв с меня ни копейки.

Они увидели во мне такого же, как у них, внука, который так же, как и я, любит свою маму и считает ее самой красивой на свете.