Анатолий Солоницын. Странствия артиста: вместе с Андреем Тарковским

Не помню, какую сумму он мне дал. Но это были немалые деньги. Потому что я, окрыленный, почти побежал на рынок, который находился неподалеку и купил хороший кусок мяса, фруктов. В «Гастрономе» я купил две трехлитровые банки сока – яблочного и томатного. Купил и бутылку «Гамзы» – в то время это болгарское вино было для нас самым доступным и самым вкусным. И со всем этим богатством я явился к Анатолию.

Вино мы оставили до Старого Нового года, а по хорошей отбивной съели. Запивали томатным соком и были счастливы.

Все деньги я отдал Толе. И он стал пить соки каждый день. А когда не надо было ходить на люди, ел чеснок и репчатый лук.

Дней через десять кровь перестала сочиться из его десен. И, когда наступил Старый Новый год, мы решили устроить пир, открыв бутыль «Гамзы» в плетенке.

Сидели на матраце, привалившись спинами к батарее. Было тепло и радостно. Мы понимали, что теперь защитим дипломы, начнем работать, и голодные дни кончатся. А самое главное заключалось в том, что можно будет заняться любимым делом.

Мы сдвинули стаканы.

– С Новым годом! – сказал я.

– С Новым Старым годом! – уточнил Толя.

Мы тогда не понимали, что празднуем Рождество Христово, что вступаем в новую для нас жизнь. Не догадались, что это Он спас нас.

Но твердо знали, что, если бы не дедово наследство, переданное нам Бабаней, а потом мамой, пропасть бы нам накануне выпускных экзаменов.

А маленькое Евангелие в твердом коричневом переплете, подаренное деду Кузьме, с надписью «От Священного Синода» и Акафист Николаю Чудотворцу 1893 года издания с вложенной в него иконой Богоматери «Милующая» на тонкой материи и надписью «В дар и благословение св. Афонской горы из Свято-Троицкого древняго скита» хранятся у меня и поныне как главные семейные святыни.

Дед Кузьма «руку приложил»

Тетрадь дедушки Кузьмы лежит передо мной на моем рабочем столе. Я бережно перелистываю страницы, слегка пожелтевшие по краям.

Страницы большого формата – теперь таких тетрадей не выпускают. Да и таких перьев, какими писал мой дед по матери Кузьма Осипович Ивакин, теперь тоже нет. И стальными перьями теперь никто не пишет.

А какой почерк у деда! С завитками начальных букв, с нажимом пера, чтобы выделить особо важные для деда слова. Сразу видишь, что писал человек с прилежанием и любовью до самой последней страницы, до самого последнего слова в своей заветной тетради.

Переписан им от руки и акафист Божьей Матери «Владимирской» – печатными буквицами, очень красивыми.

Я достал тетрадь накануне праздника «Никола зимний», когда чтится память святителя Николая, архиепископа Мирликийского, Чудотворца. Потому что хорошо помню, что в самом конце тетради деда Кузьмы записана история, связанная с этим великим угодником Божьим, который почитаем в нашей православной стране, как нигде в мире.

Давно хотел обнародовать эту историю, записанную дедом, да все никак не находилось времени. Но сегодня решился, потому что и эта тетрадь деда, и его «наследство» оказались известны и Анатолию и тоже повлияли на формирование его души, хотя и подспудно.

Поэтому достаю тетрадь из ящика стола, где у меня хранятся святыньки – и семейные, и подаренные, и привезенные из ближних и дальних паломнических поездок.

И, когда раскрываю тетрадь, вспоминаю эпизод из романа «Идиот» Достоевского, где князь Мышкин по предложению генерала Иволгина что-нибудь написать «на пробу» выводит:

«Смиренный игумен Пафнутий руку приложил».

Восхищенный генерал восклицает:

«О, да вы каллиграф!» – и теперь успокаивается, потому что знает, как избавиться от внезапно свалившегося на его голову дальнего родственника – можно пристроить его в какую-нибудь контору писцом, раз у него такой замечательный почерк.

Я радуюсь совсем по-другому, но в подражание князю Мышкину, своему любимому литературному герою, говорю про письмена деда:

«Дед Кузьма руку приложил».

Тетрадь начинается выписками из Житий святых, описаний календарных праздников на те дни, которые были наиболее значимы для Кузьмы Осиповича. Выпискам предшествуют замечания деда.

Например: «19 июля. В Житие Преподобного и Богоносного отца нашего Серафима Саровского видно, что он великий чудотворный старец, утрудненный в подвигах с поднятыми руками к небу, стоял на камне коленопреклоненный, приносил свою молитву Господу Богу».

Грамматика у деда своя – и по времени, и по особенностям характера, и по образованию. Дед начинал работать в железнодорожном депо Саратова поручным мастера, сам стал мастером, потом управляющий депо назначил деда помощником по охранной части.

Выписки из Житий соседствуют с сентенциями деда, свидетельствуют, что он не лишен дара размышления.

В живых я деда не застал. И фотографии, к великому моему сожалению, не сохранилось. Но о нем немного рассказывала Бабаня. Больше рассказывала мама, особенно после смерти Бабани, на похороны которой она ездила в Саратов.