Анатолий Солоницын. Странствия артиста: вместе с Андреем Тарковским

– Ничего, в Москву я все-таки слетаю… Будь что будет!

Так он и сделал.

Не один раз мы говорили с братом об этом его поступке. Не один раз актеры, особенно молодые, спрашивали его, почему никому не ведомый провинциальный актер был утвержден на центральную роль. Он и сам толком не знал, почему режиссер остановил выбор именно на нем.

Фотопробы получились удачными, и через некоторое время Анатолия вызвали в Москву. Были первая, вторая, третья кинопробы – через длительные паузы, через мучительные ожидания.

Позже он узнал, что играл слишком театрально – да и мог ли иначе? Но режиссер увидел, что эту театральность можно убрать во время съемок. Важнее всего для него оказалось соответствие душевного склада актера и персонажа. Весь худсовет был против утверждения Анатолия на роль. Даже многоопытный Михаил Ромм уговаривал молодого режиссера отказаться от выбора актера из провинциального театра. Тогда режиссер, чтобы еще раз проверить, поехал к реставратору, специалисту по древнерусскому искусству Савелию Ямщикову, который стал научным консультантом фильма. Тарковский разложил перед ними фотографии и спросил:

– Который из них Рублев?

Ямщиков указал на фото Анатолия.

Но все это брат узнал потом, много лет спустя, а пока он ходил в театр, играл никчемные роли и ждал, ждал, ждал.

В те дни мне позвонил из Свердловска студенческий друг.

Кто-то ему сказал, что брат утвержден. Я побежал на почту и дал радостную телеграмму. Письмо Анатолия радость мою погасило:

Леша!

Получил поздравительную телеграмму – спасибо.

Должен только огорчить. Твой восторженный друг принял желаемое за действительное. Меня не утвердили пока и, по симптомам, не утвердят.

Что всех взбудоражило? Мое желание играть. Я три раза вызывался в Москву на пробы, стал эдаким претендентом номер один, не более. Сегодня приехал один оператор московский и сказал, что весь худсовет против меня.

Но не беда! Подождем новых ролей – они будут.

В Свердловске (театральный мир болтлив) все поздравляют меня. Глупое положение. Я не утвержден, а все уверены, что буду сниматься. Встряска была хорошая – измотал нервы и деньги, взбудоражил всех друзей, родных, знакомых, театр, а море не зажег.

Ну, не беда! Пиши.

Крепко обнимаю, целую.

Толька. 24.01.1965 г.

Окончательно все стало ясно в апреле. Он мне рассказал:

– Я хорошо помню, как однажды вдруг проснулся глубокой ночью. Какое-то беспокойство владело мной. Что-то тревожное, невыразимое. Я встал, вскипятил чай, курил. Но странное чувство не проходило. С большим трудом дождался рассвета. Побрился, пошел в булочную. А когда возвращался домой, в подъезде столкнулся с почтальоншей, пожилой такой женщиной маленького роста. Она вручила мне телеграмму. Я прочел, что вызываюсь на съемки.

Вот его письма той памятной весны:

Леша!

Я уже десять дней в Москве. Брожу по музеям, Кремлю, соборам, читаю замечательную литературу, встречаюсь с любопытными, талантливыми людьми.

Подготовка.

Съемки начнутся 24–26 апреля во Владимире. Как все будет – не знаю. Сейчас мне кажется, что я не умею ничего, ничего не смогу, – я в растерянности. Меня так долго ломали в театре, так долго гнули – видимо, я уже треснул. Я отвык от настоящей работы, а в кино, ко всему, еще особая манера.

Слишком много сразу навалилось на мои хилые плечи. Я не привык носить столько счастья, носил всегда кое-что другое.

Ну, посмотрим! Целую, обнимаю.

Толька. 20.04.1965 г.

Леша!

Вот и выкроил время черкнуть тебе пару слов о своем житье. Съемки еще не начались. Передвигают их без конца. Теперь срок первых дублей – 8–10 мая.

Финальная сцена. Начинаю с конца – такое может быть только в кино! Хожу по владимирским соборам, читаю. Все заняты делом – съемки-то фильма уже идут, а я жду своей участи. В общем, предоставлен сам себе.

Утверждение на роль шуму наделало много, а мне, бедному, прибавилось ответственности. По Москве ходит слух о новоиспеченном таланте, все ждут необыкновенного. Вся группа ждет первых съемок со мной, ждет – вот выдаст! А я-то и не выдам. Ха-ха.

Вот разговоров-то будет.

Во Владимире будем числа до десятого. Потом, видимо, будет Суздаль. Хоть покатаюсь – посмотрю.

Обнимаю.

Толька. 7.05.1965 г.

Леша!

Что же ты меня совсем забыл? Я вам редко пишу – так это мой порок, моя ахиллесова пята. А ты-то, писака?

До 4–5 июля буду во Владимире, можешь черкнуть прямо на гостиницу. А лучше всего бы – взял и приехал. Когда у тебя отпуск? Помог бы мне.

Мои дела похожи на… да ни на что они не похожи. Трудно безумно. Надо все начинать сначала. Всему учиться заново. Меня учили добиваться смысла, смысла во всем, а киноигра – это высшая, идеальная бессмыслица. Чем живей, тем лучше. Надо жить, а не играть – это и легко, и очень трудно…

Вчера посмотрел весь отснятый мой материал.

Сидел в просмотровом зале и был похож на комок нервов. Посмотрел и понял – идет внутренняя ломка.

Есть уже терпимые кусочки, но еще идут они неуверенно, зыбко. Надо продолжать работать…

Ну, обнимаю, целую.

Толька. 22.06.1965 г.

…И вот я во Владимире. Толя обнимает меня, улыбается.