Анатолий Солоницын. Странствия артиста: вместе с Андреем Тарковским

Я в то время стал все чаще думать о том, что надо возвращаться на Волгу. Хотел в Саратов, но интересную работу мне предложили в Куйбышеве, и я согласился, потому что города эти во многом похожи и не так далеко друг от друга находятся. При желании можно было на пароходе отправиться по Волге и в Горький. В Куйбышеве всегда был неплохой драматический театр, и я стал уговаривать Анатолия ехать к нам. Он было согласился, но тут одно за другим пошли хорошие предложения от кинорежиссеров: он стал сниматься у А. Алова и В. Наумова в «Тиле Уленшпигеле» в роли рыбника Йоста, потом его пригласили на роль доктора Павлова в советско-болгарский фильм «Юлия Вревская», потом режиссер Ю. Егоров предложил ему главную роль в фильме на современную тему «Там, за горизонтом». Анатолий опять с головой ушел в работу, переезжая из одной киногруппы в другую. Роль Гамлета оказалась его последней театральной работой…

Г а м л е т…Вот флейта. Сыграйте что-нибудь.

Г и л ь д е н с т е р н. Принц, я не умею.

Г а м л е т. Пожалуйста.

Г и л ь д е н с т е р н. Уверяю вас, я не умею.

Г а м л е т. Но я прошу вас.

Г и л ь д е н с т е р н. Но я не знаю, как за это взяться.

Запись на полях его рабочего экземпляра пьесы: «Я умею играть, но что же вы перепутали меня с простым инструментом?»

Дача

Редкое лето мы не съезжались на дачу к отцу. Впрочем, «дача» – несколько громко сказано. Выйдя на пенсию, отец вступил в садоводческое товарищество, которое организовали журналисты и писатели, купил сборный финский домик и принялся за дело. Сложностей было тьма, но отец не сдавался. Особенно удручал вид садового участка: это были почти сплошные камни у подножия горы. Утоптанная дорога – бывший скотопрогонный тракт – шла как раз посередине отведенной под сады земли.

Но «глаза страшатся, а руки делают», – любила приговаривать наша Бабаня, когда мы поливали ее сад-огород, таская ведрами воду.

Главным энтузиастом строительства дачи был Анатолий. Корчевать камни, ставить домик он принялся с азартом. Шутил, дурачился, изображал, таская камни, «героя на рудниках».

Мы покатывались со смеху, а мама меньше жаловалась и спокойней отдавала распоряжения. Спали в шалаше, на сене, и чудо как хорошо спалось.

Сразу за нашим участком начинались холмы, волнами уходящие к горам. Внизу гремела Ала-Арча, ледяная, быстрая, ворочающая во время разливов и таяния снегов громадные валуны.

Ущелье замыкала гряда великолепных гор со снеговыми шапками.

Отец любил подчеркивать, что тут, в киргизском Алатау, любая вершина выше Эльбруса.

На второе-третье лето склон горы, где трудились садоводы, было не узнать. На месте голой, выжженной солнцем земли зеленели плодовые деревья, кусты малины, смородины… Отец то и дело повторял свое излюбленное, слышанное нами, по крайней мере, раз тридцать:

– Тут палку в землю воткни – завтра она зазеленеет. Только дай воду и не забудь взрыхлить землю.

– Работай, «теоретический садовод», – обрывала его философствования мама. Она, как командир, на каждый день ставила перед нами задачи: сегодня сделать ступеньки, окучить картошку, подрезать усы земляники и прочая, и прочая…

«Теоретическим садоводом» отец стал после «теоретического охотника». С молодости любивший охоту, отец и потом все собирался когда-нибудь вырваться поохотиться, но дело сводилось к покупке очередных «Охотничьих просторов» или «Охотничьих рассказов».

Теперь в дачном домике появились две полки с книгами и брошюрами по всем вопросам, связанным с садово-огородным делом. В газетах отец выступал как специалист по вопросам сельского хозяйства. Да и вырос он в деревне. Поэтому освоить дело практически ему не составило труда. Более того, когда его сад стал подниматься и бурно плодоносить, к нему потянулись за советами гордые соседи: как известно, каждый садовод-огородник считает, что у него все растет лучше, чем у других.

Маме стало не до острот. Однако новое имя отцу придумал Анатолий: «Латифундист».

Вечерами собирались на веранде, сделанной своими руками, и смотрели «широкоформатное кино»: на закатах, особенно после дождя, небо полыхало такими красками, которым позавидовал бы и Рерих. В горах быстро меняются теплые и холодные массы воздуха и небо расцвечивается такими невозможными красками, что дух захватывает.

А потом зажигались звезды, висели они низко, как спелые яблоки.

Пили чай из самовара, вспоминали «семейный юмор».

Отец, коньком которого были постановочные, часто критические статьи, время от времени пытался «подпустить» лирики.

Однажды он написал:

«По голубому небу плыло облачко. Словно споткнувшись, оно остановилось».

«Облачко» из статьи вычеркнули.

Отец очень удивился: «Разве это плохо?» Вставил «находку» в следующий материал.

Опять вычеркнули. Тогда он «споткнувшееся облачко» использовал в зарисовке.