Анатолий Солоницын. Странствия артиста: вместе с Андреем Тарковским

– Сначала и я так думал. А вот тот эпизод, когда он приходит к Сниткиной, а там ее жених, студенты… Когда они к нему с претензиями…

– И где он падает в припадке?

– Да.

– Мне показалось, что похоже на сцену из «Идиота», в гостиной у Епанчиных, где Мышкин разбивает вазу.

– Наверное… Но Анна Григорьевна видела, как он падает в припадке, и, может быть, тогда-то и решила его любить всегда, потому что увидела глубину его страданий – в том числе и физических.

– Да я не спорю. Сцена хорошая. Когда ее будете снимать?

Он тихо улыбнулся.

– Уже сняли. Знаешь, это пока единственное, что мне кажется неплохим…

Лицо его опять осветилось – как от чистого пламени, которое словно бы зажглось в его душе и отсветом пало на щеки, глаза…

– Выкладывай, что у вас там было. Вижу по глазам.

– Только ты не болтай никому, понял? – всегда он начинал с этих слов, когда хотел сказать мне что-нибудь важное. И я все хранил в тайне, как он и просил, – до той поры, пока не взялся писать эту книгу.

– Понимаешь, они мне стали аплодировать. Вся группа. В кино это не принято, это вроде как против правил приличия. А они хлопали, и Зархи никому не сделал замечания. Потом еще один дубль – и опять аплодисменты. Глупо, конечно. Но ребята сказали, что не смогли сдержаться. Ну вот, хвастаюсь… Но я чувствую и без аплодисментов, что сцена эта получилась. Стал нащупывать характер… Однако стоит сказать себе: «Это Достоевский», как сразу кажется, что играю совсем не то…

На следующий день в павильоне «Мосфильма» я пристроился за камерой, чтобы никому не мешать и все видеть. Вот появился Анатолий в гриме Федора Михайловича – рыжеватые усы и борода, сократовский лоб… Темно-коричневый, в мелкую клеточку сюртук, такого же цвета панталоны, белье белоснежное, галстук… Все так, как записала в дневнике Анна Григорьевна, а что-то как будто и не так… Да, есть только намек на сходство…

Снимался тот эпизод, когда к Достоевскому приходит полицейский офицер и приказывает делать опись имущества за неуплату долгов.

– Да объясните же мне наконец, что все это значит? – вскрикивал пораженный Анатолий, и лицо его менялось, бледнело, принимая вид беззащитный и обескураженный. И в то же время внутренняя убежденность, что он ни в чем не виноват, и что его гнусно дурачат, и что он не позволит этого, была написана на его лице.

– Господин Стелловский, с коим имеете вы форменный контракт, – отвечал офицер, – отнесся к нам в часть с тем, что ежели не вернете ему в ближайшее время долга, то заключить вас в долговую тюрьму, а имущество пустить с молотка.

– Как в тюрьму? – прошептал Анатолий, и тут во мне будто кто-то вскрикнул: «Похож!»

Режиссер Александр Зархи похвалил Анатолия и объявил съемку оконченной.

Анатолий переоделся, и мы пошли в гостиницу.

Такая же стандартная комнатка, как и в гостинице «Владимир» почти двадцать лет назад… Только на стене висит репродукция не «Троицы», а портрета Федора Михайловича… Да, как будто жизнь началась сызнова…

Анатолию было сорок пять лет.

Как и его герою, когда тот в 1866 году диктовал «Игрока».

Как и его герой, Анатолий после семейной катастрофы сделал предложение девушке, которая была вдвое моложе.

Как и его герой, Анатолий встретил ответную любовь – она преобразила всю его последующую жизнь.

А разве работал Анатолий не в сходных обстоятельствах?

«Вот, приходится роман на почтовых гнать», – говорит в сценарии Федор Михайлович Анне Григорьевне.

Как «на почтовых» снимался и фильм.

Срочно надо было сдавать вступительный взнос на кооперативную квартиру – Анатолий оказался в долгах как в шелках.

Я сказал обо всем этом брату.

Он улыбнулся:

– Думаешь, они об этом знают? Взяли-то меня как серьезного, надежного профи, вот и все.

– Но все же удивительно…

– Перестань. Это твои литературные натяжки. Лучше скажи: похож я на Достоевского? В гриме?

– Похож, только сначала надо привыкнуть.

– Это ничего… К нему вообще надо долго привыкать: все время ошеломляет, – он раскрыл тетрадку и прочел: «Человек есть тайна. Ее надо разгадывать, и ежели будешь разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком», – Анатолий закрыл тетрадь.

– Представляешь, ему было семнадцать лет, когда он написал это – брату, в письме. Семнадцать лет, а уже все про человека понял.

Вот ведь что… С какой личностью дело-то имеем…

«Почтовые» в срок примчали картину. Напряжение работы Анатолий выдержал, но устал так, как никогда раньше не уставал. Когда я приехал на премьеру, то застал его больным – он старался не выходить из дому.

«Парадная» премьера, с представлением группы зрителю и т. д., уже прошла. Я попал в Дом кино на очередной просмотр нового фильма. Но Александр Григорьевич Зархи все же вышел на сцену и сказал о картине несколько пояснительных слов.

– Мне сказали, что Анатолий Солоницын здесь, в зале. Но он человек скромный, поэтому и не вышел сюда, на сцену… Надо ли говорить, как наша группа обязана ему…