Для детектива — мастера своего дела почти нет ничего невозможного. В двух случаях, однако, руки у него связаны, свобода действий ограничена: первое табу — убийство, второе — секс.
Люцифер был последним ангелом, который мог взбунтоваться. Совершенное детективом-мастером убийство не могло бы остаться нераскрытым, следовательно, появилась бы необходимость в сыщике, который его изобличит. Какой это был бы позор! Даже в интеллектуальном смысле: как мог ошибиться столь совершенный разум?
В «Убийстве Роджера Экройда» Агата Кристи нашла одно весьма остроумное решение; это было единственное, неповторимое, блестящее дело. И оно было вполне приемлемо, ибо завлекало читателя в ловушку таким образом, чтобы репутация идеального детектива не пострадала. Однако Кристи заигрывала и б еще более поразительной мыслью:
«Интересно, Пуаро, вы могли бы когда-нибудь совершить преступление? — спросил Стиллингфлит. — Осмелюсь поспорить, вам удалось бы выйти сухим из воды. Для вас это было бы слишком легко. Я имею в виду, что подобное предприятие было бы определенно неспортивным.
— Характерная английская мысль! — ответил Пуаро»
Джейн Марпл в коротком приключении «Синяя герань» с целомудренным возмущением отвергнет мысль своего давнишнего почитателя о том, что она способна совершить безукоризненное преступление:
«...если б я хотела кого-то убить, что, конечно, ни на миг не могло бы прийти мне в голову, потому что это было бы великим злодеянием, и я вообще питаю отвращение к убийству, даже к уничтожению ос, хотя знаю, что это необходимо и что садовник делает это так гуманно, как только возможно. Но на чем же я остановилась?
— Если бы вы хотели кого-то убить, — помог ей сэр Генри.
— Ах, да...
— Мисс Марпл! — сказал сэр Генри. — Вы меня потрясли. Надеюсь, вы никогда ничего не замыслите против меня. Ваши планы были бы слишком хороши.
Мисс Марпл глядела на него, укоризненно помаргивая.
— Мне кажется, я сказала ясно, что подобное злодейство никогда не могло бы прийти мне в голову...»
Второе табу детектива — секс. Дэшил Хэмметт первым вывел на сцену детектива новое действующее лицо, до того считавшееся неприемлемым, — женщину.
Женщины, разумеется, скорее украшают, чем осложняют действие. Это в основном второстепенные лица, и героинями не могут стать хотя бы потому, что хорошенькие дамы довольно часто оказываются растленными преступницами. Во всяком случае, в «Мальтийском соколе» (1930) впервые в детективной литературе особое внимание было уделено женщине в лице доверительницы Сэма Спэйда.
Сэм Спэйд вообще пользуется успехом у женщин. Дэшил Хэмметт разрешает ему посвящать им время. У Филипа Мэрлоу, героя Чандлера, тоже бывают галантные приключения, не говоря уже о Майке Хаммере и других американских «героях». В какой степени произведение отдаляется от детектива классического типа и приближается к приключенческому роману, в такой же мере раскрываются двери перед участием в нем блондинок, шатенок и (главным образом) рыжеволосых дам.
Дело в том, что секс первородно чужд детективной истории. Как сформулировал Сатерленд Скотт, любви так же нет места в детективе, как мухе в супе.
Есть в этом некая характерно британская ложная стыдливость. Английский читатель детектива охотнее натолкнется во время чтения на труп посреди спальни, чем на красивую и очень даже живую женщину.
Не то чтобы у Эркюля Пуаро или Перри Мейсона не было клиенток или женщины не играли бы у них значительную роль. Иногда речь заходила даже о любовных делах. Однако для детектива-мастера любовь — табу, и обычно он не дает себе увлечься даже игривыми мыслями.
Как говорил Шерлок Холмс Уотсону: «Расследование преступления - наука точная, по крайней мере должно ею быть. И описывать этот вид деятельности надо в строгой, бесстрастной манере. А у вас там сантименты! Это все равно что в рассуждение о пятом постулате Эвклида включить пикантную любовную историю»
Романтические стороны жизни героя-детектива встречаются только в воспоминаниях, чрезвычайно тактичных ссылках. На камине у Шерлока Холмса стоит выцветшая женская фотография — напоминание о давнем приключении. Однако Великий Детектив не говорит о нем, следовательно, читатель должен довольствоваться собственным воображением. Ниро Вульф порой ссылается на невинную любовь своей молодости, возлюбленную, которую постиг трагический конец, но с такими болезненными вздохами, что читатель спешит подавить свое любопытство.