Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора

Алексеев в самой категорической форме указал на недопустимость каких бы то ни было государственных потрясений во время войны, на смертельную угрозу фронту, который, по его пессимистическому определению, "и так не слишком прочно держится", просил во имя сохранения армии не делать этого шага.

Представители уехали, обещав принять меры к предотвращению готовившегося переворота.

Не знаю, какие данные имел Михаил Васильевич, но он уверял меня впоследствии, что те же представители вслед за ним посетили Брусилова и Рузского и, получив от них ответ противоположного свойства, изменили свое первоначальное решение: подготовка переворота продолжалась.

Пока трудно выяснить детали этого дела. Участники молчат, материалов нет, а все дело велось в глубокой тайне, не проникая в широкие армейские круги. Тем не менее некоторые обстоятельства стали известны... предполагалось вооруженной силой остановить Императорский поезд во время следования его из Ставки в Петроград. Далее должно было последовать предложение Государю отречься от Престола, а в случае несогласия, физическое его устранение. Наследником предполагался законный правопреемник Алексей и регентом Михаил Александрович".^{244}

Почему Алексеев не принял Львова? Мне кажется, это подтверждает предположение, что Алексеев шел только на изолирование Царя от жены. Перед ним не становился вопрос о добровольном отречении Самого Царя; между тем, в декабре январе именно так ставился уже вопрос.

«Разговоры пошли о принудительном отречении Царя и даже более сильных мерах", — говорит Милюков в "России ка переломе". В исторических трудах нет надобности вуалировать прошлое. Речь шла уже о заговоре в стиле дворцовых переворотов XVIII столетия, при которых не исключалась возможность и цареубийства».^{245}

Я привел буквально все выдержки из имеющихся у меня материалов, чтобы показать, что еще задолго до февральской революции генерал Алексеев и другие лица высшего командования знали, что подготовляется заговор, имеющий целью низложение Государя.. Лица, которые подготовляли переворот, свободно говорили об этом с Алексеевым, а по словам последнего, так же и с Брусиловым, и Рузским, имея, очевидно, полное основание быть уверенными, что их не выдадут.

Зная о существовании и заговора и о том, что подготовка его продолжается, генерал Алексеев не сообщил об этом ни судебным властям, как предписывали уголовные законы, ни Государю, как повелевал долг присяги.^{246}

Уже по этим обстоятельствам мы видим, как легко Алексеев, Рузский и другие генералы освоились с мыслью о необходимости настаивать на отречении в дни 1-го и 2-го марта 1917 года.

Но это еще не все, что можно поставить в обвинение генералу Алексееву. Помимо заговоров, о которых он знал и в каковом из них предполагал принять участие, остается вопрос, который сыграл решающую роль в событиях февраля 1917 года. Я говорю о Петроградском гарнизоне. По этому поводу есть очень много свидетельств. Я приведу свидетельство человека, который отнюдь не был так уж привержен к тому представлению о верноподданнических чувствах, которые были так близки таким людям, как генерал Келлер, Хан-Нахичеванский и адмирал Русин. Я говорю об адмирале Бубнове и его книге "В Царской Ставке". Пишет он об этом подробно.

«Верховное командование, несомненно, знало о нарастании революционного настроения в столице. Об этом его постоянно осведомляли тревожные донесения охранного отделения, в которых прямо говорилось о том, что близится революция. О том, что генерал Алексеев это сознавал, видно из того, что незадолго до начала революции столица и прилегающий к ней район были выделены в особую область, во главе которой был поставлен главноначальствующий генерал.

На эту особо ответственную в данных серьезных обстоятельствах должность был, однако, назначен никому не известный и ни чем себя не зарекомендовавший, заурядный генерал Хабалов, который, не отдавая себе отчета в положении, вероятно, из карьерных соображений, не решался докучать Ставке какими-либо своими требованиями и довольствовался тем, что имел.

Между тем, подведомственный ему гарнизон столицы состоял лишь из запасных батальонов гвардейских полков, казачьего второочередного полка и нескольких сот юнкеров и курсантов разных военных училищ и курсов.

В 1916 году запасные батальоны были укомплектованы, главным образом, солдатами старых сроков службы, семейными, давно уже потерявшими понятие о воинской дисциплине, и сами были чрезвычайно благоприятным "материалом" для возбуждения, а никак не для усмирения безпорядков; при этом почти все, — к тому же совершенно недостаточные числом, офицеры этих батальонов, — призванные также из запаса, принадлежали к радикально и даже революционно настроенным слоям русского общества; они именно и увлекли в критический момент запасные батальоны на сторону революции и тем обезпечили ей успех.

Таким образом, в расположении генерала Хабалова для подкрепления, в случае надобности, столичной полиции не было никаких других надежных боевых частей, кроме нескольких сот юнкеров и курсантов.