Анатомия книжной реальности

24. Писательские ошибки бывают двух видов. Первые — это ошибки, вытекающие из искажения реальных фактов; вторые — ошибки, вытекающие из искажения фактов выдуманных самим писателем. Например, когда Толстой пишет о салоне Анны Павловны Шерер, то он ошибается, потому как «фрейлины не могли иметь салон и принимать у себя светских посетителей» [3] и это ошибка первого вида, а когда тот же Толстой «старит» княжну Веру сразу на три года за прошедший один, то это ошибка второго вида (поскольку Толстой сам задает возраст Веры) [4]. Эти ошибки второго вида вообще несущественны, и их можно приравнять к грамматическим ошибкам. Исправлять их — дело корректора, замечать их — дело педанта. Конечно же, мы ждем от писателя, что он умеет писать грамотно и помнит, о чем он пишет, но все же литература — это не диктант и обнаруженная ошибка не является прямым поводом снижать оценку. А если кто пишет без ошибок, то у него есть все шансы сдать экзамен по русскому языку, с чем мы его и поздравляем. Ошибки первого рода существеннее — неточности в описании не могут не резать глаза тому, кто знаком с описываемым предметом. Так, знаток военного дела, увидев, например, что на солдате (в художественном произведении) не та форма, которая должна быть, может по этой причине «снизить оценку» писателю — но найдется ли вообще хоть один «знаток» чего бы то ни было, который, дай ему только волю, не стал бы придираться ко всему подряд (имеющему отношение к предмету его знания)? А вот я, например, горжусь тем, что за всю свою довольно долгую читательскую жизнь не обнаружил в читаемых произведениях ни одной фактической ошибки. Не потому, что их там нет, а потому что я никогда не искал их; потому что глупо читать художественные книги, чтобы выискивать в них фактические неточности. И опять-таки потому, что поиск этот подразумевает, что мы снова начинаем лихорадочно прыгать из одной реальности (художественной) в другую (реальную) — вместо того, чтобы спокойно пребывать в книжной реальности.

25. Вопрос о фактах довольно важный, так что стоит сделать еще одно уточнение. Из тех миллиардов фактов, которые нас окружают, только несколько тысяч заслуживают внимания, а из этих тысяч только сотни стоят внимания пристального, только десятки заслуживают серьезного осмысления, и только единицы выражают в себе то, что можно назвать сутью происходящего. Но суть и истина и есть суть синонимы. Поиск Истины в реальности есть поиск редких «сущностных» фактов — они вычленяются из общей фактической массы, но в таком вычлененном виде они нежизнеспособны, они тонут в море общей фактичности, ведь один против миллиарда не воин. Поэтому писатель и должен теперь выдумать такую реальность, которая бы строилась исключительно вокруг «сущностных фактов», а не всех, какие только есть (он исследует реальность, чтобы найти в ней сущностные факты, а затем строит вымышленную реальность — уже вокруг этих фактов, — с тем, чтобы показать суть реальности реальной). Конечно, эта новая вымышленная фактичность не является целиком сущностной, но именно что в ней основная масса фактов игнорируется, а остальная, значительно прореженная фактическая масса, выстраивается вокруг сущностных фактов. Итак, отталкиваясь от фактов, невозможно прийти к Истине, зато возможно прийти к вымышленной (центрированной по сущностным фактам) фактичности, от которой затем возможно перейти и к Правде жизни, которая отражает не просто жизнь, но нечто самое в жизни существенное. В этом и состоит задача писателя, как, впрочем, и философа.

26. Конечная убедительность художественного текста (как и философского) зависит от того, насколько писатель приходит к формулировке некоей высшей Правды жизни [5]. Например, то, что по разным углам Петербурга в свое время лежали (и до сих пор лежат) различные прибитые реалиями люди — это факт; то, что им в голову приходят самые мрачные мысли — это тоже факт, а то, что кому-то из этих людей может прийти (здесь писатель, отталкиваясь от фактов, выдумывает новую фактичность) в голову мысль: «Тварь я дрожащая или право имею?» — это следствие выборки из этих фактов самого существенного — формулическое выражение с отчаянием ищущего какого-то (предопределенно уродливого) выхода мышления. Далее же вокруг этого сущностного факта и выстраивается (выдумывается) вся фактичность романа. Раскольников вымышлен, но, увы, крайне убедителен. Это — Правда.

27. Таким образом, литература отличается от философии только манерой подачи материала (писатель лепит образ, мыслитель схватывает реальность в понятии) — в смысле же поиска Истины они почти близнецы-братья. В этом я полностью согласен с Белинским: