Анатомия книжной реальности

21. И только тут я понял, что все дело как раз и состоит в разделении понятий факта и фактичности. Стоит только констатировать истинность факта, как этот факт уже становится невозможно использовать, чтобы вывести истинность фактичности. Факты попросту отказываются встраиваться в фактичность, они противятся толкованиям (всякое толкование рассматривается как отклонение от уже утвержденной истинности факта) и замыкаются сами на себя; фактичность же — это факты, дающиеся в некоей целостной связи. Правда, стоит отметить, что уже и в рассказе о реальности факты превращаются в фактичность (любой рассказ подразумевает наличие некой темы, связывающей все факты воедино), которую и можно назвать реальной, но связь фактов внутри этой фактичности скорее механистическая; каждый факт существует сам по себе, целому же (то есть собственно рассказу) не хватает целостности — то есть эта некая полу-фактичность. Можно сказать, что всякий рассказ о реальности пытается превратить факты в фактичность, — но они не вполне превращаются. Так вот выдумка и нужна для того, чтобы все же превратить факты в цельно-осмысленную фактичность, а уже такую фактичность можно и оценивать (и, кстати, чем больше связности в рассказе, тем больше может быть подозрений, что он вымышлен…) Реальность же остается величайшим из скептиков, и, если подумать, то весь скептицизм и построен на возможности найти какой-то факт, который бы выпадал из предлагаемой общей картины. Создание же литературного образа или преображение действительности — это и есть процесс превращения фактов в фактичность. Факты — реальны, фактичность — вымышлена.

22. Но не получается ли тогда, что факты подгоняются под интерпретацию? Но какие факты? Выдуманные или реальные? Выдуманные факты для того и выдумываются, чтобы стала возможной интерпретация реальных фактов [2]. Реальные же факты тянут во все стороны сразу. Преображение фактов само по себе не порождает ложь (здесь важно помнить, что правда и ложь в литературе перестают быть критерием оценки фактов) — ложь порождает лишь неумелая выдумка фактичности. И, конечно, только тот хорошо выдумывает фактичность, кто хорошо знает факты реальные. Хороший писатель выдумывает, но — реальность.

23. При этом, и лучшие из писателей, как известно, допускают довольно грубые фактические ошибки. Это прямое следствие необходимости выдумывать, задавать фактичность — ну как тут не ошибиться! И, кстати, весьма характерно, как мало все это влияет на качество текста, если только этих ошибок не слишком много, конечно. Читатель никогда не станет придираться к фактическим недочетам, при условии, что отражена Правда жизни. Если уж читателя в чем-то убедили, то разве может его разубедить какой-то мелкий недочет? (А теперь представьте себе рассказ о реальности — несовпадение на фактическом уровне сразу же нивелирует рассказ в целом — мы сразу понимаем, что нам скорее всего врут). Напротив, можно вызубрить реальность «на пятерку» и поразить читателя своим знанием описываемого предмета, и — что? Если кошка на полотне художника похожа на кошку, дерево — на дерево, а человек — на человека, то и сам художник пока что еще только похож на художника; точно так же и писатель, если он только хочет быть писателем, а не кем-то, похожим на писателя, то для этого ему придется добраться не до правдоподобия, но до самой — Правды. Нет, человек, знающий только факты жизни отличается от писателя примерно так же, как эрудит отличается от умного человека.