Анатомия любви

– Сколько камер в сердце, Гилберт Берджесс?

Берджесс вздрогнул. Хейзел была уверена, что, если бы спрашивал Бичем, он бы ответил без запинки. Но что-то в Стрейне – то ли повязка, то ли плащ, то ли сурово сжатый рот – наводило ужас.

– Э-э… шесть, сэр? – даже не сказал, а скорее пискнул Берджесс.

Стрейн стукнул тростью об пол с такой силой, что тот содрогнулся.

– Кто знает? Поднимайте руки, не стесняйтесь. Вы, там.

Он указал прямо на Хейзел, которая с удивлением смотрела на собственную руку, без всякого ее участия взметнувшуюся вверх.

– Джордж, – тихо сказала она. – Джордж Хейзелтон, сэр. Ответ – четыре, сэр. Правое предсердие, левое предсердие, правый желудочек и левый желудочек.

– Верно, – процедил Стрейн сквозь стиснутые зубы. – Что ж, продолжайте, мистер Хейзелтон. Назовите четыре клапана сердца.

Хейзел прикрыла глаза и постаралась припомнить схему со страниц «Трактата доктора Бичема».

– Аортальный клапан, сэр. Трикуспидальный клапан. Легочный клапан и… и митральный клапан. – Она улыбнулась, чувствуя, как облегчение затапливает тело.

– Очень хорошо, мистер Хейзелтон, – спокойно произнес Стрейн, хотя в тоне его слышалась насмешка. – Пожалуйста, встаньте и пройдите в начало класса.

Ноги Хейзел повиновались, и она вышла в начало класса и остановилась так близко к Стрейну, что почувствовала идущий от того запах портвейна и чего-то кислого вроде испортившихся лимонов.

– Доставайте сердце, мистер Хейзелтон.

Хейзел тяжело сглотнула, задержала дыхание и выполнила приказ, стараясь не смотреть на лицо женщины, в чьем теле копалась ее рука. Наконец она вытащила сердце, которое оказалось тяжелее, чем она ожидала, и было покрыто холодной вязкой слизью.

– А теперь, – сказал Стрейн, – покажите нам клапаны, которые только что назвали.

Хейзел взглянула на сердце, этот незнакомый кусочек плоти черно-фиолетового цвета. Оно имело странную форму, несимметричную, было толще с одной стороны, к тому же половина была закрыта какой-то толстой белесой бляшкой. Все это настолько не походило на аккуратную картинку из учебника Хейзел, что она с уверенностью не могла сказать даже, где тут верхняя часть.

– Не могу, сэр, – призналась она наконец.

– Вы не можете? – переспросил Стрейн с неприятными нотками в голосе. – Но вы ведь так уверенно называли их с места!

– На самом деле оно выглядит совсем по-другому, сэр.

– Где желчный пузырь, мистер Хейзелтон?

Хейзел вгляделась в мешанину органов перед собой. Красные и пурпурные, раздутые, прижатые друг к другу, все они казались странными и незнакомыми. Вот это желудок, его она узнала… а это толстая кишка. И легкие. А вот более мелкие органы словно потерялись в море гниющей плоти, раздутой от газов разложения. У Хейзел все поплыло перед глазами и дыхание перехватило.

– Не могу сказать точно, сэр.

– Тогда давайте что-нибудь попроще? Печень.

Хейзел заставила себя посмотреть на вскрытый живот трупа, но в том месте, где, по ее мнению, должна была находиться печень, оказалось что-то другое – возможно, тонкая кишка? – и больше ничего даже близко похожего. Она стояла, молча уставившись вниз, пока по классу не прокатилась волна смешков. Внезапно ее накрыло осознанием, что все смотрят на нее.

– Я не знаю, – наконец тихо произнесла она.

– Садитесь, мистер Хейзелтон.

Щеки Хейзел пылали, когда она шла на место.

– Пусть это будет всем вам уроком, – провозгласил Стрейн, не сводя глаз с Хейзел. – То, что вы читаете в книгах, поможет вам пустить пыль в глаза на занятиях, но мало чем сможет помочь в настоящей работе с телом. Вы полагаете, что и оперировать будете по рисункам из книг, мистер Хейзелтон?

– Нет, сэр, – пробормотала Хейзел.

Стрейн скривил тонкие губы. Оставшуюся часть лекции он на Хейзел не смотрел. К тому времени, как село солнце и Стрейн все-таки отпустил их, у Хейзел голова раскалывалась от необходимости писать достаточно быстро, чтобы поспевать за его диктовкой. Хейзел взяла тетрадь и встала, собираясь идти домой и мечтая о ванне, которую Йона наверняка приготовила для нее в Хоторндене.

– Мистер Хейзелтон, – из сумрака окликнул ее голос Стрейна, – пожалуйста, задержитесь на минуту.

Сердце Хейзел пустилось вскачь. Берджесс кинул на нее сочувствующий взгляд, однако сам постарался как можно быстрее скрыться, чтобы Стрейн не успел и его попросить остаться. Хейзел постаралась как можно сильнее прикрыть лицо воротником камзола и шляпой. За все то время, что она изображала Джорджа, никто не раскусил ее обман. (Трапп, называвший ее «смазливым мальчиком», был ближе всего к разгадке, и даже от этого у нее волосы на затылке вставали дыбом.) Но Стрейн видел ее тогда, в Алмонт-хаус. Их даже представили друг другу. И что-то в его ледяном взгляде давало Хейзел понять, что он не забыл ее лицо.

– Вы держите меня за дурака? – проговорил он медленно, катая каждый слог на языке, стоило Хейзел подойти так близко, как она осмелилась.

– Сэр? – пискнула она.

– Вы, – повторил он, – держите меня за дурака? – Голос его звучал мягко.

– Нет, сэр… конечно нет, – удалось выдавить Хейзел.