Анатомия любви

– Я не любитель маскарадов, мистер Хейзелтон. Такое легкомыслие могут позволить себе лишь богачи и аристократы, которым нечем больше заняться, кроме как тратить время, развлекаясь всякой чепухой до полного саморазрушения. Некоторым из нас приходится зарабатывать на жизнь, мистер Хейзелтон, зарабатывать усердно, собственными усилиями, изобретательностью и, – тут он коснулся рукой повязки на глазу, – самоотдачей. Я занимаюсь преподаванием не потому, что мне нравится прореживать стадо хнычущих тупиц, желающих поиграть в докторов, и не потому, что меня радует необходимость год за годом разжевывать им основные принципы анатомии. Я преподаю ради денег, мистер Хейзелтон, а еще потому, что считаю своим долгом хоть чему-то научить людей, которые на самом деле будут работать в моем городе.

– Сэр…

– Давайте отбросим маски, мисс Синнетт. Если вы, по вашему утверждению, не считаете меня дураком, тогда будьте любезны объяснить, с чего вы взяли, что сможете так легко обвести меня вокруг пальца? – У Хейзел кровь застыла в жилах. Она медленно подняла руки и сняла цилиндр брата, открыв заколотые шпильками волосы. – Уверен, для вас это веселая игра.

Тут Хейзел заговорила, не отводя глаз от цилиндра.

– Сэр, мне действительно жаль, что я пошла на этот обман, но, уверяю вас, для меня это никогда не было игрой. Я на самом деле хочу изучать анатомию и правда собираюсь стать хирургом.

– Ха!

От смеха Стрейна качнулся скелет морского чудища под потолком, но в его взгляде не было ни капли веселья.

Хейзел вспыхнула.

– Если вы считаете, что я не способна ничему научиться только потому, что я женщина…

Стрейн перебил ее очередным пренебрежительным смешком.

– Так вы все-таки держите меня за дурака, мисс Синнетт. О, какая жалость. А я-то надеялся, что вы умнее. Нет, в отличие от некоторых из моих узко мыслящих коллег я бы не стал отказывать женщинам, имеющим склонность к учебе, в возможности изучать естественные науки и строение тела. Да, в целом мозг у женщин меньше, они более подвержены истерии и эмоциям и менее склонны к здравым рассуждениям. Но нет никаких причин полагать, что среди женского пола нет ни одного представителя, способного к обучению.

Так, значит, у нее есть шанс! Может, это своего рода оливковая ветвь?[7] Может, есть хоть малейшая вероятность, что Стрейн считает Хейзел таким исключением? Возможно, если она избавится от этого костюма и попросит прощения, ей позволят продолжить обучение. Она открыла было рот, чтобы начать извиняться, но не успела произнести ни слова, как Стрейн продолжил.

– Нет, я отказываюсь учить женщин по другой причине: не хочу тратить свое время и силы на дилетантов. В мире нет места, где женщина могла бы работать врачом, мисс Синнетт, как бы печально это ни было. Одно из преимуществ взросления без защиты привилегий в том, что ты очень быстро расстаешься с иллюзиями и мечтами. Ни один госпиталь не наймет женщину-хирурга, как и ни один университет. Полагаю, что не найдется и пациентов, желающих лечь под нож к женщине. И вот вы приходите сюда, изображая, что вы вовсе не племянница виконта Алмонта и не дочь лорда, что вы не собираетесь замуж за равного вам по положению богатого бездельника и не посвятите себя продолжению его рода и организации званых ужинов. Я не прав, мисс Синнетт?

Хейзел не знала, что сказать. Он по-прежнему не сводил с нее взгляда. Лицо его не выражало ни капли сочувствия или понимания, лишь жестокость, смешанную с чем-то отдаленно похожим на жалость.

– Может быть, вы и посещали эти занятия с добрыми намерениями. Может быть, вы говорили себе, что это не игра, и даже сами верили в это. Но я не стану тратить время на тех учеников, что никогда не станут докторами, вне зависимости от их пола. К несчастью для вас, мисс Синнетт, вам препятствует именно ваш пол. Хотя сдается мне, что и ваш интеллект тоже мог бы стать непреодолимым препятствием. Я не желаю больше видеть вас на моих занятиях.

Хейзел почувствовала, как глаза наливаются слезами. Она постаралась удержать их, но ничего не вышло. Глаза покраснели, и слеза покатилась по щеке.

– Не пытайтесь разжалобить меня слезами, – заявил Стрейн. – Женщинам так трудно контролировать свои эмоции. Свободны, мисс Синнетт.

Слезы грозили вот-вот перерасти в рыдания. В голове у Хейзел толпились тысячи слов, рвавшиеся наружу, – извинения, оскорбления, упреки, – но все они исчезли, стоило только открыть рот. Она стояла, словно прибитая к полу, в то время как Стрейн вернулся к своим записям, делая вид, что ее тут нет. Простояв так секунд пять, растянувшихся на целую вечность, она опрометью выбежала из класса. Всю дорогу в Хоторнден она то впадала в ступор, то тряслась одновременно от неловкости, стыда и гнева. И лишь добравшись до своей спальни, скинув одежду Джорджа и швырнув ее через всю комнату, Хейзел позволила рыданиям вырваться наружу. Она рухнула на кровать в одной тоненькой сорочке и залилась слезами.

14