Читаем Анатомия посткоммунистического мафиозного государства полностью

Хотя режимы этих стран можно одинаково назвать нелиберальными демократиями, эпитет «нелиберальный» не позволяет более глубоко объяснить их различную властную природу. Это чувствовал и автор этого термина Фарид Закария, который в связи с режимом Орбана писал не просто о нелиберальной демократии, а о «путинизме» как ее «особом случае»[30]. Этим названием он указывает на сходство между двумя режимами, но не осуществляет их анализа, так как категории, предназначенные у него для характеристики путинизма: национализм, религия, социальный консерватизм, государственный капитализм и правительственный контроль за СМИ, – непригодны для выражения специфики различия режимов Орбана, Путина, а также современных режимов других бывших советских республик. Станислав Белковский, описывая путинский режим, более наглядно показал суть вдохновившего некоторых венгерских политиков Российского мафиозного государства, назвав его «авторитарным режимом тотальной коррупции»[31]. В то же время бывший заместитель председателя правительства России Егор Гайдар еще в середине 1990-х гг. писал, что «союз мафии и бюрократической коррупции может дать такой ужасный гибрид, аналогов которому в русской истории, пожалуй, не было – всемогущее мафиозное государство, подлинный спрут»[32]. Хотя тогда еще речь шла о ельцинской России, в которой политическая власть еще не была неограниченной и олигархи еще обладали относительной автономией. К тому же политические интересы сильно переплетались с интересами организованного криминального подполья. Позже путинская модель преобразует эти равноправные симбиотические, хаотичные отношения в более иерархичный субординационный порядок.

Для общественности западных демократий заявление Виктора Орбана о модели венгерского нелиберального государства могло прозвучать как признание, мимо которого западная политическая элита уже не могла пройти без единого слова. Хотя систематическое строительство этой модели шло и во время предшествующего правительственного цикла «Фидес», на Западе, за одним-двумя исключениями[33], не принимали к сведению ее системный характер и подвергали критике лишь ее отдельные элементы, считавшиеся обособленными случаями. Однако провозглашение венгерского нелиберального государства вынудило западных политиков говорить в связи с политическими отношениями в Венгрии не просто о случайных заблуждениях, а о системном вызове либеральной демократии.

В свою очередь, венгерская публика интерпретирует программу нелиберального государства в другом языковом контексте: в то время как в глазах малочисленной элиты либеральных интеллигентов это понятие имеет очевидно отрицательное содержание, для сторонников Орбана и людей менее чувствительных к политическому словоупотреблению оно имеет иное значение. Благодаря долгим годам упорного труда Орбану удалось добиться того, что широкие круги общественного мнения отождествляют понятие либеральной демократии, а особенно либерализма с «двумя смутными десятилетиями», последовавшими за сменой режима, с обнищанием, коррупцией, бесплодным политическим соперничеством, с безразличием к венграм как «мировой нации», со склонными к преступности цыганам, с бессилием по отношению к живущим на пособия, паразитирующим безработным, а в непосредственном образе врага – с внешней зависимостью от Запада, мультинациональными компаниями, давящими венгерских предпринимателей, с банковским капиталом, выжимающим все соки из венгерских граждан, с чуждыми по менталитету евреями и прочими маргиналами, гомосексуалистами и педофилами. Вследствие этого, когда Орбан говорит о нелиберальном государстве и нелиберальной демократии, он тем самым внушает, что посредством нового государственного идеала желает освободить венгров от всех этих бед и в целом создает сильное государство, ставящее превыше всего интересы нации. В результате, если в венгерской коммуникационной среде политические оппоненты Орбана остановятся на языковой формуле нелиберальной демократии, то не заметят, что негативно воспринимаемое западной публикой определение с частицей «не» интерпретируется широкой венгерской публикой в положительном смысле. А между тем идеологи режима уже приступили к псевдонаивному, мошенническому переосмыслению «нелиберальной демократии» как «общностной, национальной демократии»[34].

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»

Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами
Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС. Дэвид Эдмондс — режиссер-документалист, Джон Айдиноу — писатель, интервьюер и ведущий программ, тоже преимущественно документальных.

Джон Айдиноу , Дэвид Эдмондс

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Политэкономия соцреализма
Политэкономия соцреализма

Если до революции социализм был прежде всего экономическим проектом, а в революционной культуре – политическим, то в сталинизме он стал проектом сугубо репрезентационным. В новой книге известного исследователя сталинской культуры Евгения Добренко соцреализм рассматривается как важнейшая социально–политическая институция сталинизма – фабрика по производству «реального социализма». Сводя вместе советский исторический опыт и искусство, которое его «отражало в революционном развитии», обращаясь к романам и фильмам, поэмам и пьесам, живописи и фотографии, архитектуре и градостроительным проектам, почтовым маркам и школьным учебникам, организации московских парков и популярной географии сталинской эпохи, автор рассматривает репрезентационные стратегии сталинизма и показывает, как из социалистического реализма рождался «реальный социализм».

Евгений Александрович Добренко , Евгений Добренко

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги