…and action!

— Мам, я знаю, что ты скопила приличную сумму денег. Ты хочешь уехать отсюда. Не знаю точно, надолго ли, но у тебя были мысли, что навсегда. Тебя здесь больше ничего не держит — ни сын, ни тем более муж. Примерная конечная цель твоего путешествия — или Омск, или Оренбург, что-то на «о», точно разглядеть не могу. Но в любом случае, там тебя кто-то ждет… Еще что-нибудь рассказать?

Мама уронила ложку на пол и отвернулась к окну.

— Мам, ты меня слышала? Как ты думаешь, откуда я это узнал?

Не оборачиваясь, мама процедила сквозь зубы:

— Так и есть, старая кляча подарила тебе эту заразу. А я думала, что мне показалось.

Нет, ей не показалось. Михаил принял на себя часть способностей прабабки. Впрочем, кто знает, сколько именно она ему отдала. Если только часть, то в этом случае оставалось лишь догадываться, сколько умела она сама. Но вполне возможно, что он унаследовал всё, чем она владела, потому что к моменту окончания школы и поступления в институт Михаил начал пугать своими талантами уже самого себя.

Мать так и не рассказала ему о происхождении этих способностей. Она лишь обмолвилась, что баба Юля лечила некоторые болезни одними движениями рук, иногда угадывала мысли и делала что-то еще, чего мама «уже не помнит» (в этом Миша сильно сомневался). Юлия Геннадьевна не была ее родной бабкой, она была всего лишь мачехой ее матери, родной бабушки Михаила. Поэтому никакой наследственной связи не просматривалось, и баба Юля передала это нечто «вручную», когда вытаскивала мальчишку с того света после падения с качелей. Она сама выбрала себе наследника.

Осознав себя как экстраординарную личность, Михаил успокоился и принялся с наслаждением исследовать жизнь во всех ее проявлениях.

А жизнь была прекрасна! В университете ему неоднократно предлагали пост председателя студенческого профсоюзного комитета: путевки в санатории, билеты на дорогие концерты, регулярный распил праздничных бюджетов и прочую халяву по линии городского комитета по делам молодежи — это ли не мечта студента! Его звали в университетскую команду КВН, предрекая, что своим участием в ней он станет просто мегазвездой. Но Михаил от всего этого отказывался. Ему нравились девушки, он нравился им, он вызывал уважение у преподавателей, он сам платил многим из них той же монетой, но, по большому счету, он предпочитал лишь созерцать бурный водоворот событий, но никак не бултыхаться в нем. Так ему было комфортнее.

Вот только Саакян, туды его в качель!

19

Зарубились они не на шутку.

Профессор хорошо запомнил первый посыл: студент к себе не подпускает, старается держаться подальше, поэтому свой интерес явно не проявлял. Впрочем, Михаил чувствовал, что он для «магистра психологии» все еще актуален. Время от времени профессор провоцировал Мишу на небольшие философские споры.

Однажды, на четвертом курсе, после одной из лекций, задержавшись в аудитории, они поспорили на «очень отвлеченную тему» — относительно силы и ответственности.

— Если бы я вас не знал, подумал бы, что вы смотрите комиксы, — заметил Михаил, складывая тетради.

— Напрасно иронизируете, — парировал профессор. — Комиксы я не смотрю, я их читаю. Друзья привозят из Штатов оригинальные издания. Должен сказать, что это удовольствие совершенно иного рода, нежели просмотр громкого аттракциона в кинотеатре. Хотя, признаю, мысль о том, что размеры силы определяют и пределы ответственности, очень даже неплоха.

— Согласен. Только Александр Сергеевич Пушкин сформулировал это намного раньше, и у него это звучит более изящно: гений и злодейство несовместны.

— А вот с Пушкиным я бы поспорил! Ведь «гений» — это не отражение сути, это всего лишь степень. Ульянов-Ленин был гением, а был ли он при этом мерзавцем — вопрос десятый…

По мере того, как они углублялись в эти схоластические дебри, Михаил замечал, что профессора раздражает иная точка зрения. На каждый более или менее успешный тезис Некрасов находил свой, не менее весомый, и Саакян еще более распалялся.

«Не любит спорщиков», — подумал Михаил, тут же вспомнив задним числом, как на своих лекциях или во время экзаменов профессор резко обрывал студента, когда тот пытался сформулировать что-то свое, отличное от прописанного в методичках.

Раньше это не бросалось ему в глаза, но в тот день, когда они сошлись в неравной схватке по поводу «силы и ответственности», Михаил почти физически ощутил профессорскую нетерпимость. Запах у нее был пренеприятный.

«А вы, однако, фрукт, дедуля!» — подумал Михаил, глядя ему прямо в глаза, и тут же получил сильный отлуп: «Ты даже не представляешь какой!».

Миша даже опешил. Они несколько мгновений молча смотрели друг на другу, и на этом спор закончился. В тот день они впервые зарубились на верхнем уровне, и Михаил, наконец, понял, с кем имеет дело.

Он понял, что от Саакяна надо держаться еще дальше. Шкаф профессора скелетами был забит под завязку.