Андэ. Огонь, свет, жизнь

Мне приходится отстраниться – передвигаться в обнимку неудобно. Тихий вздох облегчения, который вырывается у Дэйна, заставляет меня скрипнуть зубами. Подожди, мы потом поговорим, дорогой муженёк! Идти недалеко, нужное место за первым же поворотом. Видно, что когда-то здесь стоял дом – сохранились контуры фундамента. Отдельно аккуратно разложено то, что осталось от сноса, – отёсанные камни, кирпичи, железные балки, стекло, куски бетона и кровельного покрытия, ещё что-то, чему я сразу не могу подобрать определение. К нам подходит коренастый деонец и создаёт в воздухе объёмную модель будущего здания из голубого композита – материала, одновременно напоминающего и стекло, и камень. Стенки дома становятся прозрачными, Дэйн внимательно изучает макет.

– Этот узел мне непонятен.

Деонец увеличивает макет, начинает объяснять. Я вполуха прислушиваюсь и опять ловлю взгляд Верга, испытующий, пристальный. Невольно ёжусь.

– Хорошо. Отойдите.

Дэйн вскидывает руки: сила выплёскивается широкой алой волной. Первым меняется железо – оно течёт, вытягивается, гнётся под самыми невообразимыми углами и наконец застывает каркасом будущего дома. Следующий поток энергии обволакивает сложенные стопками материалы. Камни, стекло, бетон крошатся и переплавляются в голубую массу. Композит обтекает железный скелет, образует стены, перегородки и перекрытия. Последней появляется крыша, она чуть темнее по цвету. Весь процесс занимает от силы пятнадцать минут. Четверть часа – и семиэтажный дом!

– Инженерные системы прокладывайте сами. – Дэйн не показывает усталости, но его оболочка еле светится. – Ещё, мне кажется, нужно усилить фундамент.

– Я проверю расчёты, – соглашается коренастый деонец.

– Проверьте.

У меня слабеют ноги, а перед глазами начинают мельтешить мушки, словно это я за минуты создала здание из строительного мусора. Прекрасно. Понятно теперь, отчего у деонцев такие крепкие браки: со своих супругов они обязаны пылинки сдувать, ведь любая головная боль делится ими пополам. Причём в буквальном смысле. Будто невзначай подхожу к Дэйну и беру его под руку. Через ткань рубашки чувствуется, насколько он напряжён.

– Ты в обморок не хлопнешься? – замечаю вполголоса по-аризски.

– Оставь свои фантазии при себе, – следует язвительный ответ.

– Анэн, масте Райн, – благодарит Верг. – Пусть Анда дарует вам продолжение рода.

Кажется, Дэйн перестаёт дышать. Традиционное пожелание Дому Райн, первому Великому Дому Деона. Для искалеченного проводника подобное, пусть и сказанное с добрыми намерениями, звучит как насмешка. И прежде чем Дэйн сорвётся на грубость, я произношу:

– Сáти, масте Верг.

Сати – одновременно и спасибо, и обещание, и знак того, что пожелание приятно. Дэйн смотрит на меня. Гнев, обида, отчаяние… Вергу он сдержанно бросает:

– Итэн.

Мои пальцы Дэйн стискивает так, словно собирается раздавить. Мы переносимся в парк Грода: я узнаю громаду Университета. Предвкушаю неприятный разговор, но Дэйн присаживается на скамейку, откидывается на спинку, закрывает глаза и молчит. От этого становится ещё неуютнее. Когда он ругается или огрызается, хотя бы знаешь, как себя вести. Ладно, можно и в тишине посидеть, тем более в парке хорошо. Если не смотреть на Университет, легко представить, что я в Аризе. Деревья, клумбы, детские площадки, мамы с колясками. Не хватает хозяев с собачками.

– Дэйн, а домашние животные в Деоне сохранились?

– Ты же видела ферму, – бросает он, не открывая глаз.

– Я про собак и кошек. В уцелевших городах наверняка были домашние питомцы.

– Наверное. Не знаю.

– У меня в детстве был кот, – зачем-то начинаю рассказывать я. – Обычный, серый полосатый. Усищи огромные и глаза зелёные.

– И что с ним стало? – без интереса спрашивает Дэйн.

– Умер. Кошки живут всего пятнадцать-семнадцать лет.

– В замке когда-то держали барсов. Я застал последнего, совсем старого. Он уже плохо ходил и почти ослеп. Меня… мне не разрешали свободно ходить по замку, и приходилось пробираться в зверинец тайком, но оно того стоило. Даже дряхлый барс был таким величественным.

Дэйн резко разворачивается. В золотых глазах под холодом прячется безнадёжность.

– Лика, ты не заткнёшь им всем рты. Не остановишь поток слухов. И ничего не изменишь. Лучше ненавидь меня – я это заслужил. Ненависть переносить легче, чем жалость, к ней я по крайней мере привык.

– С чего это ты взял, что я тебя жалею? – возражаю сердито. – Жалеют слабых и убогих. Ты ни тот ни другой.

– Я порченый. Не способен доставить тебе удовольствие в постели, не смогу зачать ребёнка. Рожать детей тебе придётся от другого мужчины. Прошу лишь об одном: сохранить видимость брака, не давать повода для новых сплетен.