Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Остаюсь искренно преданный и любящий Б. Бугаев.

P. S. Позвольте мне выразить Вам горячую мою благодарность за хорошие Ваши слова в № Втором «Трудов и Дней» о моей Симфонии[3019].

Я – весьма скромного мнения о том, что я сделал. Оттого-то я порой и высказываю несправедливые нарекания друзьям по поводу того, что они не балуют меня советами в моих все еще робких шагах на поприще литературы (это к Вам не относится).

–

Моим друзьям я пишу письма, в которых прошу меня извинить во всем бывшем тем более, что вряд ли мы увидимся вскоре и поэтому мне, перед важным событием моей жизни, важно расстаться со всеми близкими в мире.

P. S. Относительно коллектива Вы правы. Эллиса – почти правы.

РГБ. Ф. 167. Карт. 2. Ед. хр. 64. Отправлено из Буа-ле-Руа в Пильниц. Почтовый штемпель отправления неразборчив.

252. Белый – Метнеру

4 (17) июня 1912 г. Буа-ле-Руа

Bois-le-Roi.

Дорогой друг!

Спасибо за радостное Ваше письмо[3020]: о, как я измучился за эти два месяца нашего расхождения. Ведь Вы не можете и вообразить, до чего Вы мне дороги, до чего грустно и тягостно мне всякое расхождение наше. Пишу Вам на днях большое и обстоятельное письмо о многом, так произвольно и странно вторгшемся в нашу жизнь.

Да будет между нами мир и да соединим наши мечи, ибо нас – мало: мы такие «бездомные», такие бесприютные. Нам ли разрушать катакомбу, в которой мы ныне.

Старинный, старинный друг[3021]: ну конечно, мы будем вместе: ведь встреча с Вами – для меня роковое и очень важное в жизни. Если мы будем посягать и на это, то… что останется от нас.

Милый друг, в Москве вы прочтете мое послание: не обращайте на него внимания: оно, порождение бессонных ночей и неотвязных дум, тревоги. Мне сейчас очень грустно, что я написал 2 коллективных письма под влиянием минуты[3022].

Да канет все это в прошлое. Ну, обнимаю Вас и крепко, крепко жму крепко руку. Ася приветствует. На днях много пишу. (Собираюсь Вам прислать о «Тр<удах> и Дн<ях>» и о себе целое исследование). Здесь – до 20-х чисел июня.

Ваш Б. Бугаев.

РГБ. Ф. 167. Карт. 2. Ед. хр. 65. Датируется по почтовому штемпелю отправления на конверте. Отправлено в Москву.

253. Белый – Метнеру

2 (15) июля 1912 г. Мюнхен

Дорогой друг,

Извиняюсь за долгое молчание. Поймите, оно вызвано не случайно. Оно – из наилучших побуждений. Между нами встал ряд недоразумений. Мы с ним покончили. Мне надо Вам писать о столь большом и глубоком, что не могу я сразу от писем о Кожебаткине перейти к другому. Написать Вам сейчас о самом важном, о чем хотел (единственно только об этом хотел) писать из Брюсселя, не могу. Тогда вместо Главного, что просилось наружу, мы писали друг другу о Кожебаткине. И напиши я тотчас же о другом, другое зазвучало бы в какофоническом ладе. Вот первая причина моего молчания.

Вторая причина внешняя. Я так безмерно устал. Подумайте: 2 месяца в Брюсселе шли в темпе невероятном: 1) внутри ряд изумительных феноменов, происшедших с нами (просто сказка из 1001 ночи), в результате которых мы кинулись в Кёльн и попали в Мюнхен[3023]. 2) Упорнейшая работа над романом (обессиливающая и высасывающая мозг)[3024]. 3) Ежедневные занятия немецким языком и разучивание курсов Штейнера[3025]. 4) Неприятности с Москвой. Такой сложности я не выдержал и почти свалился от нервного переутомления в Bois-le-Roi.

В Bois-le-Roi было не легче: присоединились разговоры, вопросы совести, бои с д’Альгеймами. И вместе с тем самые ответственные места романа.

На переписку фактически нет времени, а писать Вам после бывшего между нами втрое сложней; это – работа двух-трех дней (я боюсь Вам писать: напишешь фразу неловкую от усталости, от безмерной усталости, Эмилий Карлович, а Вы ее поставите еще как лыко в строку, и снова возникнут серии писем).

Вот отчего я жду времени и вдохновения, чтобы сказать Вам Главное, что имею, без этого же все письма, все объяснения непонятны.

Поэтому скоро, но не сейчас напишу Вам о журнале (его, так сказать, личную критику), о книге Вашей[3026], о Мусагете, о себе и Вас.