Читаем Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915 полностью

Но тут Вы мне можете возразить: «Пути наши разошлись. Вы – с доктором Штейнером, а я – с Вагнером; и оставьте меня: с меня достаточно Вагнера; байретская «медитация и концентрация» несочетаема с бездарными общими местами мистерий[3393], монистическими, схоластическими циклами: нельзя одновременно идти двумя путями…» (пародирую Ваше письмо мне в Мюнхен)[3394].

И только теперь отвечаю на все это. Чтобы ответить Вам на Ваше мюнхенское письмо, мне надо пропеть ответ, ибо это всё деликатнейшие темы; и не сердитесь, что в эпоху полемики нашей я Вам вовсе не ответил ни звука; так что признайтесь: Вы нигде, ни в чем не имели случая слышать от меня моего определения своей позиции у Штейнера. Просто Вы стоите перед фактом: был Б. Н. Бугаев поэт-символист, клялся, что он не склонит головы перед теософскою схоластикою, что путь для него начался еще в «старом и новом во все времена и в музыке Н. К. Метнера», поехал этот Б. Н. Бугаев за границу да и стал вдруг теософскою теткою[3395]; погодите, Б. Н., уж встретим мы Вас за это в колья! Вот что прозвучало в Вашем письме мне в Мюнхен.

И так как я еще не утратил последних искр разумения и последней любви к «многострунной культуре»[3396] и «символизму», то комический образ полемически во-ображенного Вами Б. Н. Бугаева и поставленного перед носом настоящего Б. Н. Бугаева оскорбил настоящего Б. Н. Бугаева, который в эту эпоху сказал себе: «Черт возьми, надо было по крайней мере сперва лично справиться, что такое произошло с Б. Н. Бугаевым – у Б. Н. Бугаева, прежде чем расстреливать Б. Н. Бугаева-тетку». И обиженный на то, что в Москве при известии о моей поездке к Доктору первый жест был мобилизоваться против моей воображаемой теософии вместо естественного жеста, оправдываемого многолетнею нашей дружбою: «объясните же, что Вы вынесли от Штейнера и что означает Ваша перемена фронта»? Но этого вопроса не было, да не было даже вопроса для друзей, что Б. Н. Бугаев, не раз в жизни проявлявший оригинальность поступков, мог оригинально подойти и к Доктору Штейнеру (он подошел, например, к Доктору Штейнеру, как к почтенному декаденту и символисту, а не как к схоласту).

Вот на это-то Б. Н. Бугаев (теперь он только кается) обиделся насмерть (Б. Н. Бугаев иногда непростительно зазнается): «смели» заподозрить его «оригинальность», смели заподозрить, что автор «Симфоний» и «Символизма» подошел не симфонически и не символически к Штейнеру, а так подошел, как подходят художественные «скопцы». Каюсь теперь в этой обиде, но так как она отошла в область истории уже, я считаю нужным о ней сказать, ибо отсюда у Б. Н. Бугаева появился тон обиды и тон озорства: «Да, вот: я – символист; и нате – выкусите: я есмь теософская тетка». (Ведь писал же мне Ахрамович такую чепуху, как: он де боялся, что погиб мой талант; но, прочтя мои статьи, он кое-что понял в моей штейнериаде). Теперь, когда опрос свидетелей может установить, что мои отрывки из романа (свидетель В. И. Иванов, которому я читал свеженаписанные отрывки)[3397] не уступают, а превосходят написанное до Штейнера[3398], авось начнут признаваться, что А. Белый все еще символист, и что Штейнер есть эпоха для него «пятой симфонии»[3399], а не схоластики (почему-то на риккертианство мое не качали головами, а на штейнерьянство качают)[3400].

Видите: пролегомены эти только к пародируемому отрывку Вашего письма мне: «Пути наши разошлись. Вы – с доктором Штейнером, а я – с Вагнером; и оставьте меня: с меня достаточно Вагнера» и т. д. Я утверждаю: пути наши не разошлись, если «старое, милое, вечное» соединяет еще нас, старинный друг; но, дорогой: естественно А. Белому, писавшему об Орлецах, Хандриковых, «возвращающемся», стремиться вступить уже в личное общение с орлецами, стариками, Орловыми, ибо, милый: «Хандриков – я, Орлов – Доктор»[3401]. То, что я нашел своего Старика[3402], что связь моя с Доктором по чину Орловки и что на наших свиданиях мы разговариваем о «колпачниках»[3403], а Доктор оглушает меня сюжетами из «симфоний», что и медитации наши с Асей носят характер «старинных дел мастерства» и «симфонических» упражнений – об этом никто и не подумал.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Письма к провинциалу
Письма к провинциалу

«Письма к провинциалу» (1656–1657 гг.), одно из ярчайших произведений французской словесности, ровно столетие были практически недоступны русскоязычному читателю.Энциклопедия культуры XVII века, важный фрагмент полемики между иезуитами и янсенистами по поводу истолкования христианской морали, блестящее выражение теологической проблематики средствами светской литературы — таковы немногие из определений книги, поставившей Блеза Паскаля в один ряд с такими полемистами, как Монтень и Вольтер.Дополненное классическими примечаниями Николя и современными комментариями, издание становится важнейшим источником для понимания европейского историко — философского процесса последних трех веков.

Блез Паскаль

Философия / Проза / Классическая проза / Эпистолярная проза / Христианство / Образование и наука
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза
О величии России
О величии России

Кто больше сделал для империи? Петр I, который ее основал? Александр I, который устоял перед нашествием Наполеона? Александр II, освободивший крестьян? Многие российские императоры внесли свою лепту в процветание и укрепление России, но лишь одно царствование называют Золотым веком Российской империи!Когда юная принцесса София Августа Фредерика фон Анхальт-Цербст-Дорнбург (1729—1796) выходила замуж, она вряд ли знала, какая участь уготована ей судьбой. Однако по всем своим качествам – характеру, уму, воспитанию, образованию,– она оказалась более чем достойной этой тяжелой короны – короны Российской империи. В 33 года из нелюбимой жены недостойного мужа она превратилась в Божиею милостию Императрицу и Самодержицу Всероссийскую, Царицу Сибирскую, Государыню Псковскую и Великую Княгиню Смоленскую, Княгиню Эстляндскую и иных, всея Северныя страны Повелительницу, Грузинских Царей и иных наследную Государыню и Обладательницу, и прочая, и прочая, и прочая…Мы не знаем, что испытала она, осознав размеры своей империи и – меру ответственности за нее. Мы знаем, что сделала она с этой ношей.Екатерина осуществила мечту Петра Великого – присоединила к империи Крым и Причерноморье. Население подвластной ей державы возросло с 23 до 37 миллионов человек. Императрица образовала 29 новых губерний и построила почти полтораста городов. При ней вдвое возросла армия и удвоилось число крупных предприятий. Вчетверо возросли государственные доходы. Был проведен ряд важнейших реформ. Наступил расцвет искусств и наук. Екатерина II оставила потомкам достойное литературное наследие. Просвещенный абсолютизм – вот как называется такой способ правления.Но чтобы стать просвещенным монархом, нужно быть просвещенным человеком. Как нелегко ей было примирить в себе гуманистические идеалы и реальную политику, лучше всех знала она сама. «Вы,– писала она французскому философу Д. Дидро,– пишете на бумаге, которая все стерпит, я же, бедная императрица,– на коже человеческой, столь чувствительной и болезненной…»Величина еще не есть величие. Приняв под свою длань страну огромную, но бедную, плохо управляемую и малоразвитую, Екатерина II дала ей перспективы, придала мощный импульс развития и наконец сделала великой европейской державой.«Я желаю и хочу лишь блага той стране, в которую привел меня Господь; Он мне в том свидетель», – этими словами начинаются «Мысли из Особой тетради» Екатерины II. Но слова – это всего лишь слова, а дела – это поступки. К счастью для России, слова Екатерины Великой были искренними и ее правление в целом – прекрасное тому подтверждение. В предлагаемой читателю книге представлены основные свидетельства напряженного труда императрицы – указы, размышления, мемуары, письма.Электронная публикация включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие правители» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями. В книге великолепный подбор иллюстративного материала: текст сопровождают более 200 редких иллюстраций из отечественных и иностранных источников, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Элегантное оформление, прекрасная печать, лучшая офсетная бумага делают эту серию прекрасным подарком и украшением библиотеки самого взыскательного читателя.

Екатерина II

Эпистолярная проза