Андрей Платонов, Георгий Иванов и другие…

Кажется, никто так не близок, как Россия, к состоянию потерянности, и не даёт так остро, как Россия, ощущения, что нечего терять. Они умирают с леденящей душу легкостью и выживают там, где наверняка не выживет человек европейский, человек исторический, человек понятной и усвоенной традиции, человек дисциплинированный и смиренный, человек отточенных временем и накопленных в полезный скарб рациональных форм и вразумительных норм, человек, которому есть, что терять, ибо жилище его – это «высокий древний дом, где временем уют отполирован».

Знал ли Мандельштам тройную дихотомию Бердяева: «Француз – догматик или скептик, догматик на положительном полюсе своей мысли и скептик на отрицательном полюсе. Немец – мистик или критицист, мистик на положительном полюсе и критицист на отрицательном. Русский же – апокалиптик или нигилист, апокалиптик на положительном полюсе и нигилист на отрицательном полюсе». Скорее всего, знал, а если и не знал, то прошёл совсем рядом.

1. Европеец-догматик – это сама историческая нормативность. Догматик не сомневается, он устойчив, он верит в догмы и действует. Скепсис мало энергетичен, и не слишком разрушителен. Скептик сомневается, но он далёк от намерений ломать историю. Скептик историчен.

2. Не выпадает из истории и европеец-критицист, поскольку его критицизм в принципе культурен и историчен. Критицист оттого и настроен критически, что не имеет удовлетворения исторической актуальностью и устремляется к более совершенному историческому будущему. Даже мистик, созерцающий иные реальности, в конце концов, – сознательный башмачник (Якоб Бёме), то есть, трезвый и дисциплинированный исторический человек, знающий своё место и сознающий власть необходимости.

3. Нигилист, – русский отрицательный полюс, – отвергает осознанность и не признаёт никакие необходимости. Он срывает любой процесс: культурный, социальный, художественный… – одним словом, всякий исторический процесс. От него родится авангард. Черный квадрат. Нигилист антиисторичен и даже бесчеловечен, ему ничего и никого не жаль.

4. Но и положительный русский полюс – апокалиптика – принципиально антиисторичен, то есть, по сути – отрицателен. Апокалиптиком и может стать лишь тот, кто не был помещён (вброшен) в историю. Апокалиптик антиэволю-ционен и гиперреволюционен из сострадания (Гамлет: «Из жалости я должен быть суровым!..»). Апокалиптик склонен требовать уничтожения всего несовершенного и промежуточного – то есть истории – ради немедленного наступления Царства Божия. Из неукротимой страсти к абсолютной богочеловечности, он не допускает ничего срединно-человеческого, ничего смягчающего и щадящего, не предполагает ничего постепенного, ничего pro crastinum, то есть, в конце концов, отрицает любую человечность, поскольку всякая человечность относительна во времени мира и эволюциях его исторических форм. Русский апокалиптик устрашающе подобен русскому нигилисту, а нередко и оборачивается нигилистом. Антиисторизм всеотрицающего апокалиптического верха в России естественно смыкается с антиисторизмом всеотрицающего нигилистического низа. Весь мир насилья мы разрушим до основанья! «А зачем?» — следует на этот нигилистический лозунг критическая реплика человека западного. Но прост как угол многоквартирного дома апокалиптический ответ человека русского – «Затем!» Затем, что необходимы немедленная гибель насильственного мира и немедленное счастье всего человечества в царстве добра и справедливости.

Западный человек понимает, что в истории невозможен непосредственный переход от «был ничем» к «станет всем», что исторически это неизбежно вырождается в «кто был ничем, тот стал никем!». Западный человек – логик. Его альфа и омега – forza della ragione (сила разума). Осознанная необходимость эволюционных путей даёт западному человеку, – догматик он или скептик, критицист или даже мистик, – разумную ясность и разумную свободу, ограниченную пределами исторических форм. Западный человек есть человек истории, и потому он свободен относительно, умеренно, разумно. Человек истории свободен созидательно, ибо знает свои пределы, то есть оформлен сам и склонен придавать форму бесформенному миру.