на каждого из оставшихся министериалов насело по пять-шесть текионцев, сделать это было
попросту невозможно. Одних убили сразу, других повалили на землю и добивали, когда наступил
момент, навсегда врезавшийся в память Керстена: последний из орденцев, Тервин, стоит на
крыльце, сжимая в левой руке секиру, вокруг него — трупы его товарищей, еще дальше — враги, некоторые из которые добивают раненных орденцев, но внимание большинства приковано к
последнему рыцарю. Его бы, конечно, не стали убивать, но все же он был одним из энтикейцев, что пришли на эту землю с войной и потому не заслуживал никакого доверия. Скорее всего, его
бы пленили и потребовали бы объяснений, но вышло иначе. Хотя шлем и закрывал лицо Тервина, Керстен запомнил его глаза, которые можно было разглядеть в прорези — спокойный
умиротворенный взгляд, лишенный какой бы то ни было враждебности. Затем Тервин отбросил
секиру, перемахнул через крыльцо и бросился бежать. За ним погнались, но он, не смотря на
тяжелые латы, развил такую прыть, что мигом оторвался от преследователей. Однако, бежать ему
было некуда: замковый двор Дераншаля не отличался большими размерами. Рейер крикнул, чтобы
солдаты закрыли ворота и перекрыли стены, но Тервин и не попытался прорваться ни к стенам, ни
к воротам. Он просто исчез, как будто растворился в воздухе. Спустя короткое время в сарае
нашли его доспехи, но самого Тервина не было нигде, хотя текионцы перетряхнули весь замок. В
какой-то момент Рейер приказал прекратить поиски.
— Не думал, что мы выживем, — признался Мейкар. — Как они стояли!.. Словно стена.
Никогда этого не забуду.
— Боги на нашей стороне, — сказал Керстен. — Удача не сопутствует неправедным, а
поход островитян — нечистив.
— Боги? — Оскалился барон Рейер. — Богам Света плевать на нас. Если бы не этот
рыцарь, мы сегодня все бы тут сдохли.
— Как говорил святой Илькицен: «благая помощь приходит нежданными путями», —
молодой рыцарь решил блеснуть своей начитаностью.
Рейер сплюнул.
— Единственный человек, которого стоило бы объявить святым — Король-Еретик Лекхан
Первый, да будет благословленно его имя! Он заключил союз с Безликими, а помощи от них куда
больше, чем от всех святош и их богов, вместе взятых!.. Незачем искать Тервина. То, что приняло
его облик, уже надело другую личину. Но в этой войне оно на нашей стороне — и поэтому не
станем ему мешать.
Рейер ушел и Мейкар ушли, чтобы позаботиться о раненых и мертвых, а Керстен остался
стоять, пораженный услышанным. Сказанное бароном все объясняло. Легенды о Безликих ходили
по Ильсивару задолго до того, как во дворец к Лекхану пришли Хазор и Кертайн — в этих
легендах, зачастую совершенно фантастических, Безликие представали в виде опасных и
неуловимых демонов, которые могли притвориться кем угодно, подменить собой любого близкого
человека. Их боялись, но для Ильсильвара это были
сосуществования вместе с людьми чем-то почти знакомым и привычным. Теперь Безликие
решили оказать смертным помощь, и мысли об этом вызывали в душе Керстена противоречивые
чувства. Может ли Свет идти на согласие с Тьмой, чтобы противостоять другой Тьме, еще более
темной?.. Безликие, в представлении Керстена, мало чем отличались от обитателей Ада — столь
же отвратительные, враждебные Солнцу создания. Мятежные мечты, которые Безликие внушали
людям — о том, что именно в сокрыты силы, способные вознести его над богами; о том, что
именно в человеческой душе берут свое начало зло и добро; о том, что вся Сальбрава, все ее миры, боги и демоны порождена человеческой душой и сполна умещается в ней; о том, что все силы
этого мира берут свой исток в безграничной силе предвечного Человека, вознесенного над
временем — все эти горделивые мечты, как говорили гешские книги, были совершеннейшей
ложью, страшным духовным ядом, которым Безликие отравляли умы смертных. Против
лекханитской ереси было обращено немало суровых и благочестивых проповедей, наиболее
успешные и проникновенные из которых заносились в свитки, распространяемые затем по миру.
Текион, гористая и дикая область на северо-западе Ильсильвара, располагался на огромном
расстоянии до Геша — но эти свитки доставлялись даже туда, привозимые торговцами и
миссионерами. Керстен приобрел несколько таких свитков у торговцев, заплатив за них немалые
деньги — но они того стоили: восторга и упоения, с которыми он читал их, ему никогда не забыть.
Изящный слог, точно подобранные слова, остроумные, убийственные аргументы, не оставляющие
камня на камне от фантазий недальновидных лекханитов — гешские проповеди казались ему
кладзнем мудрости, а пренебрежительные слова отца о том, что подобная морализаторская
писанина способна увлечь лишь доверчивых и наивных — уязвляли и обижали. Однако, отец,
открыто содержащий любовницу и пренебрегающий своей женой, матерью Керстена, с некоторых
пор перестал быть для юноши авторитетом: Керстен искал свой путь, и отец — властный, иногда
жестокий, и совершенно не уважающий ни своего младшего сына, ни его увлечений — продолжал