Андрей Смирнов

в некотором смысле оставаться точкой отсчета: при наличии выбора Керстен стремился выбрать

противоположное тому, что желал отец. Он не хотел быть похожим на отца ни в чем: наперекор

цинизму и расчету мечтал о том, то станет когда-нибудь сражаться за высокие идеалы, станет

воплощением честности и справедливости, будет защищать слабых и униженных, и карать тех, кто

зол и безнравственен; в противовес отцу, совершенно не склонному ни к религии, ни к мистике, он

будет верен Князьям Света, будет слышать в своем сердце их голос и поступать в согласии с его

велениями; он не станет потакать своим низменным желаниям, обуздает похоть, и либо примет

обет безбрачия, либо встретит когда-нибудь свою единственную Прекрасную Даму, верность

которой станет хранить до самой своей смерти.

Таким он видел свое будущее когда-то, но война все спутала. Сражения оказались совсем

не такими, о которых ему мечталось — не было и не планировалось никаких благородных и

честных поединков, они напали на патруль гурьбой, и действовали обманом, заведя разговор, а

затем внезапно обнажив оружие и атаковав не успевших подготовиться орденцев. Благородный

порыв защитить свою землю от завоевателей привел к тому, что на них объявили охоту; то, что

казалось правильным, достойным поступоком, обернулось на деле глупостью, за которую

пришлось заплатить жизнью многим людям барона Рейера и которая едва не стоила жизни им

самим. Они уцелели лишь благодаря вмешательству силы, на помощь которой совершенно не

рассчитывали — силы, с которой Керстен предпочел бы не иметь ничего общего. Где же во всех

этих событиях пролегал путь паладина света, прямой и чистый, как клинок меча?.. Керстен не

знал, как ответить на этот вопрос. Реальность безжалостно растоптала его возвышенные

представления.

Едва успели похоронить убитых (для энтикейцев не стали копать могилы — свезли тела в

ближайшее ущелье и там завалили камнями), как разведчики, выставленные Мейкаром, донесли о

движении со стороны Йонвеля: командор Хадес со своими людьми пришел наводить порядок.

Текионцы закрыли ворота перед самым носом орденцев, а те, в свою очередь, достали из обоза

лестницы и пошли на штурм, даже не соорудив лагерь — настолько они были уверены в своем

преимуществе. Лестниц было всего три, и поначалу казалось, что защита стен не потребует

особенного труда — однако, первые же попытки оттолкнуть лестницы с помощью шестов с

рогатками на концах показали, что легко не будет. Лестницы как будто прилипли к кромке стен и

не двигались с места; защитники замка рубили их топорами, снова пытались сдвинуть — в то

время как орденцы, прячась за щитами, обстреливали их из луков и арбалетов — безрезультатно.

Атакующие взбирались наверх — кого-то удавалось скинуть, но кто-то запрыгнул на стену, и

вновь начался бой, похожий на кошмар, уже виденный однажды: люди барона накатывались на

рыцаря Горы, но он стоял неколебимо, держал натиск, а когда волна защитников отхлынула назад, у ног орденца лежали двое солдат: один, с головой, раздробленной ударом булавы, совершенно

невижно, другой, с переломанной грудиной, хрипел и плевался кровью, пытаясь подняться.

Орденец оттолкнул его ногой и оглянулся, ища противника; его глаза в прорези шлема-полумаски

горели мрачным злобным огнем, закрывавшая нижнюю часть лица борода встопорщилась.

Керстен был здесь, оборонял этот участок стены, и мог бы бросить вызов врагу, если бы не

постыдная слабость, вдруг овладевшая всем его телом. Он ощутил себя мальчишкой, перед ним же

стоял взрослый, сильный и уверенный в себе мужчина — такой же опасный и непреклонный, как

его отец. «Он свалит меня с тычка…» — подумал Керстен, оглядываясь в надежде, что кто-то

другой начне атаку и примет на себя тяжесть ударов рыцаря Горы. Увы — сержант Аглед,

руководивший обороной этого участка, валялся у ног орденца с головой, левая сторона которой

была превращена в месиво из костей и мозгов, простые же солдаты смотрели на Керстена, ожидая, что предпримет он. Керстена затрясло — он не мог заставить себя идти на смерть; в эту минуту он

совершенно отчетливо осознал, какой безграничной глупостью была вся эта затея с «охотой на

энтикейцев», всеми фибрами души он противился бесславной и бессмысленной смерти, которая

ждала его всего в трех шагах впереди, поигрывая тяжелой булавой как пушинкой в правой руке, а

пальцы левой сложив в знак Земли. Следом за страхом в нем вспыхнула ненависть к себе, к своей

слабости; неизвестно, сумел бы он в тот момент перебороть себя и сделать шаг вперед первым, но

этого не потребовалось — с другой стороны от рыцаря, расталкивая солдат, исходя бранью и

криком, к орденцу протолкнулся Мейкар. Меч столкнулся с булавой, затем скользнул по боку

орденца — рассек кольчугу, но и только. В ответ бородач толкнул Мейкара левой рукой — и от

этого тычка облаченный в полную броню молодой барон отлетел назад, и врезался в ряды своих

солдат.

Керстен начал двигаться секундой ранее; прыгнув вперед, он присел и что было силы

рубанул мечом по ноге орденского рыцаря — в область колена, чуть ниже края длинной кольчуги