Андрей Смирнов

пасть Преисподней, пожиравшая все то, что демоны, обитавшие на более высоких слоях, отбирали

у своих жертв или у более слабых духов.

Мне нужен был мир, некогда принадлежавший Палачу — теперь им распоряжалась

Хайджи, богиня рабов, состоящая в свите кровожадного Князя Эггро. Встречи как с Хайджи, так и

с ее хозяином я бы предпочел избежать — не было никаких сомнений, что они воспрепятствуют

моим поисках, если только узнают о них — или хотя бы об одном только моем появлении в этом

месте. Нежелание действовать открыто сужало мои возможности, но оставляло надежду найти

искомое, не поднимая большого шума и уйти незамеченным.

Я плыл в пустоте, передернутой мутной дымкой безнадежности: в каждом миров

Балаокхиблердина в наибольшей мере конденсировался какой-либо один из видов страдания — но

его концентрация при этом становилась такой, что почти овеществлялась, и заполняла все

доступное пространство — где-то в чуть большей мере, где-то в чуть меньшей. Иногда, с разных

направлений, доносилось что-то, похожее на голоса — они кричали, молили, жаловались, затем

пропадали, и вскоре начинали звучать уже с другой стороны. Я ощущал здешних обитателей — в

отличии от меня, они были лишены возможности свободно перемещаться внутри Бездны, а

большая их часть даже не подозревала о том, что в Бездне Осужденных есть кто-то еще, кроме них

самих. Мучимые здесь не имели определенной формы, очертания их душ едва угадывались;

отчаянье и безысходность — константы этого мира — переполняли их и одновременно были тем, в чем растворялись души. Другими словами, не было границ между страданием, испытываемым

душой и страданием, которое было присуще самому миру, являлось его сущностной особенностью

— одно переходило в другое и обратно. Второе я также ощущал, но переживал его иначе — для

нгайянира, теневого черведракона, форму которого я принял, эта всеобщая обреченность наоборот

служила источником сил, воспринимаясь в качестве некой неостановимой и безжалостной судьбы, неумолимого рока, вселяющего спокойствие и уверенность в того, кто его принял. Сами

нгайяниры обитали уровнем ниже, в мирах восьмого круга Преисподний, и являлись

немногочисленной, но значимой частью темной аристократии — древняя раса бессмертных

второго поколения, появившаяся на свет еще до того, как была сформирована Сальбрава, народ

колдунов и чародеев. Теневые черведраконы были их изначальной формой, но облики нгайяниры

меняли столь же легко, как богатая модница — платья, и поскольку в тех редких случаях, когда

они появлялись на поверхности земли, то, как правило, принимали облики людей, человеческий

миф о втором поколении бессмертных как поколении магов, имевших исключительно

человеческую же форму, нисколько не пострадал.

Протягивая щупальца в пустоту, я время от времени захватывал ту или иную душу,

терзаемую пыткой безысходности, проглатывал и помещал в астральные «карманы»,

располагавшиеся вдоль всего моего теневого тела. Это был один из ингридиентов, необходимых

для предстоящего волшебства — самый легкий из тех, которые мне предстояло тут добыть.

Я собрал около сорока душ, некогда принадлежавших людям, животным и демонам — не

слишком много, но меня в данном случае интересовало не количество, а оттенки, которые могло

обретать отчаянье. Покончив с этой задачей, я стал погружаться все ниже и ниже. Бездна не имела

дна, но на определенном этапе ее структура менялась — пространство переставало быть более-

менее однообразным и становилось похожим на изъеденную временем ветошь, где мелкие

прорехи соседствовали с крупными дырами, а те — с отдельными кусками цельной еще ткани.

Пространственные разрывы я в ходе движения старательно огибал — попытка пересечь любой из

таких участков могла повредить даже нгайянира.

Наконец, в одном из относительно целых сегментов, окруженного целой россыпью «дыр»,

я почувствовал движение. На дне этой лакуны ворочалось нечто совершенно исполинское, по

сравнению с чем мой черведракон казался мотыльком. Отдаленно оно напоминало краба со

множеством клешней и ног — но не показывалось взгляду целиком, а отдельные сегменты его

исполинского тела то появлялись, то вновь пропадали из виду, становясь потоками багряно-сизого

дыма. Эта махина была божеством по имени Джигхорт: он так разъелся из-за того, что поглотил

каплю крови Палача, упавшую в Бездну Нингахолп и ставшую там мощнейшим средоточием

силы; когда мы проиграли войну и Палача убили, за это средоточие различные паразиты устроили

грызню, в которой, в итоге, победил Джигхорт. Он не представлял собой ничего особеного, но

мощи в нем было не занимать — особенно теперь, после стольких лет переваривания источника

энергии, представляющего собой частицу силы Темного Князя.

Я мысленно перебрал возможности, которыми располагал нгайянир: в его арсенале

имелось несколько Истинных Имен, несколько видов Высшего Волшебства, два десятка атрибутов

и множество систем низкоуровневых чар — от последних на тех кругах Преисподней, где обычно

действовали нгайяниры, не было никакой пользы, но знали их теневые черведраконы в