Андрей Смирнов

зубы, между которыми багровели воспаленные десны.

— Не приходи сюда больше.

Разумнее было бы согласиться и уйти, или хотя бы просто промолчать, но… но если бы мы

все поступали разумно, вселенная представляла бы собой невыразимо скучное место, не правда

ли?

— Не тебе, ничтожество, указывать мне, где находиться, — процедил я. Сожаление об

упущенной возможности и понимание того, что иначе поступить я не мог смешались в одну

горючую смесь ярости и злобы. Гордость не позволяла отступить, но было и кое-что еще — было

понимание того, что, поступившись гордостью, я утратил бы часть своей силы — частицу тех

возможностей, которые еще не успел восстановить и которые восстановить никогда бы уже не

смог, если бы изменил себе. Не для того я подносил Горгелойгу отраву вместо анкавалэна, а затем

бился с Солнечными в безнадежной Войне Остывших Светил, чтобы теперь унижаться перед кем

попало.

После моих слов прошел долгий, мучительный миг, а затем Эггро ударил, выбросив

вперед руку с зажатым в ней коротким мечом — ибо Хайджи говорила со мной по его воле и

поручению, и мой плевок в рабыню в какой-то мере задевал и его. Оружие в этой руке Эггро

символизировало все убийства, совершаемые на войне — для каждого точного, смертельного или

калечащего удара этот клинок служил архетипом. Я смог минимизировать вред, сделавшись

призраком ядовитого дыма, но даже в этой форме, не сморя на задействованные мною атрибуты, которые должны были обеспечить мне идеальную защиту (ибо как можно поразить дым или убить

отраву?), Эггро сумел задеть меня, и я ощутил боль. Боль и ярость смешались и обрели форму

острой и длинной иглы, которой можно было пользоваться как копьем, а можно было и метать, как дротик. Я назвал ее Тцуанкейо Тхагкуво3,  Бесконечное Проклятье, и поразил ею Эггро, насытив перед ударом ядом настолько, насколько мог за краткий миг между оформлением нового

атрибута и введением его в действие. Одна из нижних рук Эггро, вооруженная серпом, двинулась

в мою сторону — в ответ я принял более плотную форму и вызвал в левой руке меч, готовясь

блокировать атаку Кровавого Князя. По правой части тела расходились волны боли, и я не был

уверен, что удержу меч, взяв его в другую руку — а между тем, удар серпа Эггро следовало

отразить обязательно, ибо из всех оружий Кровавого оно, пожалуй, было наихудшим — все

незаживающие раны, упущенные возможности, отрубленные конечности и бесповоротные

решения воплощались в этом серпе. Я неизбежно что-то утрачу, если серп коснется меня — и

восстановить утраченное потом будет уже невозможно. Я начал поднимать меч, но в этот момент

в мою руку вцепилась Хайджи, повиснув на ней словно собака, и я потратил два драгоценных

мгновения на то, чтобы влить ей в глотку щедрую порцию яда и освободиться. Хайджи упала

вниз, в Бездну, корчась в муках, раздирая собственное горло кривыми ногтями; ее лицо почернело, а глаза вылезли из орбит. Защититься от Эггро я уже не успевал, но удара так и не последовало —

подняв взгляд, я увидел, что танец Кровавого Князя изменился. Теперь это была бешенная,

безумная пляска, конечности Эггро бездумно месили пространство перед собой; сила двенадцати

предметов убийства, которые он держал в своих руках, выплескивалась в никуда. Любой из этих

всплесков мог бы нанести мне существенный урон, а то и вовсе уничтожить облик, в котором я

воплощался в этом месте — однако ни один из них не достигал цели, Эггро как будто перестал

видеть меня. Его фигуру окружило кровавое марево, глаза пылали красным светом. Бездна

содрогалась от его танца, души сгорали тысячами от выплесков силы, выбрасываемых Кровавым

Князем. Смертный или демон, ангел или младший бог, увидев сейчас Кровавого Князя, оцепенели

3

 буквально: «Слово тьмы, не имеющее конца»  (мидлейский)

бы от ужаса перед его мощью — я же смотрел изумленно, совершенно неожиданно для себя

осознав, что вся эта мощь не стоит ничего. Я ослепил Эггро, свел его с ума единственным ударом

Тцуанкейо Тхагкуво, заставил захлебываться собственной яростью и тратить силы впустую. В

этом было что-то неправильное, что-то такое, чего я никак не ожидал и не мог предусмотреть, но

все же сейчас эта неправильность послужила мне на пользу, и стоило воспользовать ситуацией и, наконец, уйти. Позже я обязательно вернусь к этому событию в своих мыслях и постараюсь

понять, что же произошло и почему великолепный боец, силу которого я хорошо помнил по

временам, предшествовавшим падению Горгелойга, оказался вдруг столь слаб, что не выдержал и

одного моего удара? Я никогда не был великим воителем вроде Палача или Безумца, мои сильные

стороны — интриги, предательство, коварство и колдовство — приносили хорошие плоды в

долгосрочной перспективе, но я никогда не переоценивал своих способностей в прямом

столкновении. Я мог доставить массу неприятностей в том случае, если подготовился и

спланировал все заранее, учел время, место, оружие, слабые и сильные стороны противника — но