Андрей Смирнов

Он разлядывал нас одно лишь мгновение, но это мгновение длилось и длилось, словно

собиралось стать вечностью; время застыло. А затем, когда все же наступил следующий миг,

Палач протянул в мою сторону свою худую костлявую руку и голосом всех высохших морей и

всех погасших звезд, шорохом старых костей, перебираемых ветром, лязгом ножа гильотины,

хлестким взвыванием кнута, бичующего жертву, произнес единственное слово:

— Предатель.

Ничего другого от него ожидать, в общем-то, и не следовало; вопрос был лишь в том,

снизойдет ли он до разговора или сразу бросится в бой; то, что вслед за «предателем» не

последовало немедленной смертоубийственной атаки на всех планах бытия, где мы с ним могли

взаимодействовать, можно было счесть хорошим знаком, и поэтому я ответил почти

доброжелательно:

— За один проступок наказывают единожды, а не дважды. За то, что я сделал, я сполна

заплатил.

— Ты еще и не начинал расплачиваться… — Сипение вырвалось из челюстей скелета. Он

сделал шаг ко мне, но шаг к нему навстречу сделал также и Лицемер, и Палач остановился.

— Пусть его судьбу решает Властелин — когда он вернется. — Промолвил Лицемер. —

Наш брат полезен нам  сейчас, и это главное. Он помог вернуться из небытия мне, и помог тебе.

— Властелин?.. — Палач, казалось, не слышал последних слов Отца Лжи — его внимание

полностью захватила первая сказанная Лицемером фраза. — Разве есть способ его вернуть?

— Когда Солнечный Убийца разрушит мир, все старые правила будут отменены, и

барьеры, отделяющие Сальбраву от внешней пустоты, падут. — Объяснил Лицемер. — Тогда

первоисточник нашей силы перестанет быть отделен от нас, он вернется в этот мир и переделает

его по-своему. Как и прежде, наша цель — месть, но если мы осуществим ее, то за концом всего

последует новое начало. Я в это верю.

Палач долго молчал, обдумывая сказанное.

— Хорошо. — Произнес он наконец. — Пусть так. Уверен, Властелин отдаст предателя в

мои руки. Мы еще вернемся к этому разговору, мой милый братик. — На последних словах он

посмотрел на меня в упор, нежно и одновременно алчно.

— В любое время, — процедил я, гадая, сумею ли в случае конфликта отравить разум

Палача таким образом, чтобы вся его неимоверная сила оказалась направлена на саму себя.

Шансов на это было немного, но если подобное произойдет — в чем обвинит себя бог, покровительствующий всем обвинителям и мастерам заплечных дел, и как он себя накажет?

— Не сейчас. — Пообещал Палач. — Потом.

Я сдержал желание сообщить моему мстительному брату, что «потом» для кое-кого может

и не наступить, и промолчал. Свару пора было заканчивать, мы не для этого возвращали к жизни

пятого Последовавшего.

Лицемер принялся вводить в курс дела воскрешенного и объяснять ему наши ближайшие

планы, а я не мог отделаться от мысли, что воскрешение Палача создало для меня проблему — и

было бесспорно, что рано или поздно эту проблему придется решать. Вот только я еще не знал, как это сделать.

***

В четвертом круге Преисподней, в мире, называемом Раксшаладас, в Голодном Лесу, где

хищные деревья охотились на мелких демонов, на границе между владениями царя раксшасов и

каменистой страной пылающих акхабари, на склоне холма, поросшего серебристо-серой и

желтовато-зеленой, с черными пятнами, травой, встретились трое. Первая прибыла с юго-запада

— скользнула отблеском тьмы сквозь Голодный Лес, раскручивая вуали, подобная

расплывающемуся чернильному пятну поднялась на склон холма и опустилась на землю,

становясь бледной женщиной с большими черными глазами без белков, поблескивавшими всеми

отблесками света, которые только возможно было уловить в этом мрачном и диком месте. На ее

голове была черная корона из хрусталя, а платье напоминало густой маслянистый дым. Черные

вьющиеся волосы, пепельно-серые губы и длинные пальцы тонких рук, заканчивающиеся тонкими

и острыми черными ногтями.

Второй приехал на демонической лошади с северо-востока, двигаясь вдоль русла грязевой

реки. На первый взгляд в нем не было ничего особенного, хотя сам по себе рыцарь в таком месте

уже неизбежно должен был представлять собой нечто особенное, ибо это был мир раксшасов и

акхабари, а не людей. Рыцарь был облачен в стальные доспехи, несший его огнедышащий эфен

также помимо естественной брони имел защищавшие шею, голову, плечи и круп железные

пластины. Голова всадника оставалась непокрытой — нечесанные белые кудри обрамляли лицо со

впалыми щеками, которое могло бы принадлежать мужчине пятидесяти или шестидесяти лет.

Всадник был безоружен, но ни хищные деревья, ни демоны Голодного Леса не тронули его. Перед

тем, как подняться на холм, рыцарь и его конь на мгновение изменились, сделавшись

прозрачными, будто состоящими из стекла.

Третий — или третья, ибо последний участник встречи являл себя перед своими

поддаными, а также в умах смертных столь же часто в женских обликах, как и в мужских —

прилетел в облике крупного лидриса, демона низшего ранга, напоминавшего обугленный труп

младенца с кожистыми крыльями. На месте встречи он вытянулся вниз, став знойной