Андрей Смирнов

сейчас я был совершенно не готов к столкновению с Эггро или с любым другим Темным Князем, даже соответствующий боевой атрибут пришлось формировать буквально на ходу — и я все же

победил. Эггро жив, но это легко исправить — я мог добить его или даже попробовать, используя

яд в его царственном облике как ключ, распространиться в Кровавом Князе далее, проникнуть в

его внутренние миры и бисуриты, отравить и извратить питающие его Источники, уничтожить или

свести с ума иные его облики. Я ничего из этого не сделал, потому что все это требовало времени

и сил, а главное — было совершенно бесцельно: перед Последовавшими в целом и передо мной в

частности стояли сейчас совсем другие задачи, которые требовали незамедлительного решения, а

убийство Эггро привлекло бы к этому конфликту слишком много ненужного внимания. Нет-нет,

неожиданная слабость одного из возлежащих на Дне — это секрет, который не следует раскрывать

прежде времени. У случившегося есть какая-то причина, и я должен понять — какая, чтобы иметь

возможность использовать это знание себе на пользу. И менее всего о случившемся следует знать

моим любимым братьям.

Глава 12

Палач был воскрешен в мире, называемом Бенхали, расположенном в третьем круге

Преисподней — в той его части, где подвергались пыткам невольные или раскаявшиеся

детоубийцы, а также женщины, вытравившие плод из своего чрева. Здесь было много дыма; в

больших ямах горели огни и были видны движения множества тел: демоны измывались над

своими жертвами всевозможными способами. Вспомнилась история, которую я читал на земле,

когда еще был человеком: к святому Цильбасу приставили демона для того, чтобы смущать умы

тех, кто приходил к Цильбасу за советом — и, таким образом, ввести в уныние святого. Один

человек спросил Цильбаса: «верно ли, что всякая женщина, убившая свое дитя или вытравившая

плод, попадает в Бенхали?», на что старец ответил «именно так, если только не падет еще ниже».

Но демон не остался безмолвен: он сказал «всякая, что ощущает вину». В конце книги Цильбас, конечно же, посрамил всех искушавших его демонов — как и должно было произойти по закону

жанра; я отложил книгу в сторону и забыл про нее, ведь подобных нравоучительных бредней из-

под пера гешских святош всегда выходило немало — но сейчас, оказавшись в Бенхали и

неожиданно вспомнив эту историю, я оценил ее иначе. Ответы демона были верны; Цильбас же, исходивший из самых возвышенных представлений о мироздании, ошибался. Человек живет

одновременно во множестве миров, хотя и не осознает этого; однако в силу обстоятельств или

собственных поступков он может быть сдвинут как в те прекрасные сферы, где слышна райская

музыка и во всем разлита чарующая благодать, так и туда, где нет ничего, кроме боли, злобы, безграничного отчаянья и ощущения невозвратимой потери. Человек может быть связан с Адом

стальными путами еще при жизни; может быть погружен в Преисподнюю в то время, когда его

тело еще ходит по земле — губы могут улыбаться, руки — ласкать супруга, волосы могут быть

украшены цветами или драгоценностями, тело облачено в лучшие из одежд, кожа нарумянена — и

только лишь глаза не обманут. Чувство вины — широчайшая дорога, по которой многие

спускаются в Преисподнюю: это безграничная сила Палача, отнятая у него и поставленная

служить интересам как обитателей Дна, так и Князей Света. Но когда он воспрянет из мертвых, все переменится: не его сила будет служить им, а они ощутят себя связанными и оскверненными

его силой… Впрочем, ощутят ли? Столкновение в Бездне показало, что мир за прошедшие

тысячелетия изменился гораздо сильнее, чем я подозревал. Князья Дна ослабли; возможно, утратили немалую контроля над собственными силам и Князья Света.

Мы нашли пустынный участок земли в Бенхали — камни и руины, окаменевшие кости и

вездесущий дым. Когда-то здесь располагался храмовый комплекс, посвященный Палачу, тут ему

приносились жертвы и иногда он являл себя здесь своим верным служителям. Все давно

разрушено, не сохранилось даже стен; но само место сохранило свою значимость. Нас было трое

— я в облике халнея, живой тени; Лицемер в личине короля Энкледа; и Кукловод, представленный

механической марионеткой ростом с человека. За Лицемером, погруженный в сон, летел

воздушный пузырь, в котором спал Мирис Элавер — жалкое и низменное существо, хранящее в

глубине своей души потаенное зерно величия. Для церемонии и тонкой работы, которая позволит

связать душу Мириса с бисуритами Палача, братья мне не были нужны, но я сомневался, что

смогу найти общий язык с Палачом, когда он воспрянет. Пусть с ним разговаривает Лицемер:

менее всего я хочу оправдываться или в чем-либо убеждать Палача. Зачем мой брат пригласил

Кукловода, я не вполне понимал: наиболее вероятной выглядела версия, в которой это был жест, призванный продемонстрировать наше доверие — однако, у Князя Лжи могли быть и другие

расчеты.

Я положил тело Мириса там, где некогда находился алтарь; расставил вокруг добытые

ингридиенты и занялся тонкой работой.

— Я сделал куклу, как ты просил, — сообщил Кукловод. — Она заменит твоего короля на

Эн-Тике.