Андрей Смирнов

Затем   начертил   он   в   воздухе   некий   знак,   который   мгновенно   наполнился   чернотой   и,

ударив в грудь Леина, убил его. И двинулся назвавшийся Торошем вглубь монастыря, а смерть,

вышедшая из начертанного им знака, двигалась вслед за ним и убивала всех, на кого указывал он.

И никто из монахов не убежал от него, ибо умирали они быстрее, чем понимали, что происходит с

ними.   Войдя   в   покои   настоятеля   и   разлучив   его   с   жизнью,   взял   странник   сияющую   сферу,

которую тот вот уже тринадцать лет хранил в своей спальне — так, впрочем, и не сумев понять,

что же это такое.

После того отыскал чужеземец мальчика, сына Женщины-Птицы.

Мальчик не был труслив и молча, без страха, взглянул в глаза предавшему смерти всех

воспитателей его.

Сказал странник:

— Какое имя дали тебе эти люди?

Сказал мальчик:

— Келлаиш.

Сказал странник:

— Сгодится. Что они говорили тебе о твоем происхождении?

Сказал Келлаиш:

— Моя мать была чудовищем, Женщиной-Птицей, порождением бога Тороша. Мой отец

был благородным человеком. Хэи Гоир — имя его.

Пришелец взял его за подбородок и долго смотрел на него. Затем сказал он:

— Не человек по имени хэи Гоир — отец тебе.

Сказал мальчик:

— Кто же?

— Я, — отвечал пришелец.

Впервые в замешательство пришел Келлаиш. Спросил он тогда:

— Кто ты?

Ответил пришелец:

—  Я — Эмерхад, и титул мой — Господин Знаков и Повелитель Символов. Впрочем,

наполовину ты все же принадлежишь к человеческому роду, но не через кровь отца (ибо я — не

человек), но через кровь матери. Потому что не демоном Тороша, но обыкновенной женщиной

некогда была твоя мать, еще до того, как стала Женщиной-Птицей.

Сказал Келлаиш:

— Расскажи мне о моей матери.

И Эмерхад рассказал ему. Крикнул тогда мальчик:

— Как же ты допустил, что она стала чудовищем?!

Сказал Повелитель Символов:

—  Я не человек и не вижу высшей ценности в том, чтобы быть человеком. Понимание

Эалы изменилось, однако она не стала ни ниже, чем была, ни выше. Я оставил ее и ушел, ибо

никогда   не   был   влюблен   в   нее.   Через   некоторое   время,   однако,   мне   стало   любопытно,   что

случилось с ней и как сложилась судьба ее. Я вернулся в Цалатхэн и узнал, что здесь прошло

много лет, что умерла она и что у нее был сын. Знай, Келлаиш, что в разных мирах время течет по-

разному — так, для меня самого прошло менее года с тех пор, как я расстался с Эалой. Впрочем,

дело  не   в   том,   что   течение   времени   различно,   а   соотношении   потоков,   ибо  миры   Сущего   не

неподвижны, но перемещаются друг относительно друга, и в разной пропорции, в зависимости от

взаимного положения, сопрягаются течения времен их.

Сказал Келлаиш:

— Для чего ты убил их? — И указал на мертвых монахов.

Сказал Эмерхад:

— Не «для чего», но «за что». Они обокрали тебя.

Спросил Келлаиш:

— Как же?

Сказал Эмерхад, протягивая ему Зеркало Судьбы:

— Знаешь ли ты, что это?

Сказал мальчик:

— Нет.

Сказал Эмерхад:

—  Это   принадлежит   тебе   и   ныне   только   ты   один   —   хозяин   этой   вещи.   Но   твои

воспитатели, полагая, и не без оснований, что этот предмет заключает в себе волшебство, без

малейших колебаний присвоили его себе. Впрочем, кража — наименьшее из зол, совершенных

ими. Наибольшее зло — ложь.

Сказал мальчик:

— В чем же они лгали?

Сказал Эмерхад:

— Ты называешь свою мать чудовищем, а это неверно.

Сказал Келлаиш:

— Но ведь она убивала людей и поедала их!

Сказал Эмерхад:

— Люди, которых она убивала, может быть, и могли бы назвать ее чудовищем — но не ты,

сын ее. Лгали монахи, утверждая, что существует некая истина, единая для всех — нет такой

истины. Вслед за ними ты повторяешь, что твоя мать — чудовище, но разве чудовищем она была

для тебя? Она берегла тебя и кормила.

— Мерзко и отвратительно то, что она делала, — возразил мальчик.

— Почему? — Спросил у него Эмерхад. — Послушай меня. Да, было время, когда Эала —

так   звали   ее,   запомни   —   принадлежала   к   человеческому   роду,   но   потом   она   перестала

принадлежать к нему. Почему же ты называешь ее охоту мерзостью?

Сказал мальчик:

— Люди — не звери, чтобы охотиться на них.

Сказал Эмерхад:

— Чем же люди, по твоему мнению, отличаются от зверей?

Сказал мальчик:

— У людей есть разум и душа.

Рассмеялся, услышав это, Эмерхад.

— Не будем говорить о душе, — сказал он, — ибо ты ничего не знаешь о ней. Ведь если я

скажу тебе, что все — ветер, огонь, деревья, звери и птицы — все это имеет душу, ты не поймешь

меня и не поверишь мне. Поэтому будем говорить только о разуме. Знай, Келлаиш, что разум —

всего лишь орган, развитый у человека больше, чем у животных. Также и у животных есть органы,

более развитые, чем органы человека — сможешь ли ты ощущать запахи так, как ощущает их

собака, или плавать так же быстро, как рыба? У всего, что существует, есть нечто, отличающее его

от  остального.  Разум  — то,  что отличает человека.  На  каком  же  основании  ты  превозносишь

человека, а не крота, роющего удивительные и весьма длинные норы в земле? А ведь человек

полагает своим правом убивать животных и использовать деревья для постройки домов своих.

Сказал мальчик, подумав: