Андрей Смирнов

ждала, что я сам сообщу о своих целях, и мое молчание вызвало в ней явное неудовольствие.

— И? — Нетерпеливо бросила Лакайра. — Мне сказали, что у вас что-то для меня есть.

И протянула руку в требовательном жесте.

Я снова поклонился.

55

— Это так. — Я посмотрел по очереди на служанок, занимавших места справа и слева от

своей госпожи и прямо-таки сгоравших от любопытства. — Но мне было приказано передать

послание вам наедине.

Служанки посмотрели на меня так, что я понял: с этой минуты у меня появилось два новых

смертельных врага. Эта мысль меня позабавила, и я с трудом смог удержаться от улыбки.

— От кого оно? — Холодно спросила Лакайра. Я промолчал, снова посмотрев на

служанок.

В принципе, она могла вышвырнуть меня за дверь, и это была бы первая партия, которую я

проиграл. Но я поставил на женское любопытство, и не ошибся.

— Клия, Сагрин. Оставьте нас. — После короткой паузы благоразумно добавила. — Но

будьте поблизости.

Служанки вышли — это было уже кое-что, хотя я не сомневался, что они будут

подслушивать у двери. Но это уже не имело значения — в те несколько секунд, которые

понадобились женщинам, чтобы покинуть комнату, я понял, что буду делать и как. Это было

нечто вроде вдохновения — впрочем, следует признать, что все или почти все мои партии

начинались так.

Баронесса была молода, красива и явно скучала в этой глуши. Не может быть, чтобы она

не была ни в кого влюблена. У нее могла быть обыкновенная интрижка, а могли быть и весьма

возвышенные чувства… скажем, в отношении какого-нибудь придурковатого рыцаря,

отправившегося совершать героические деяния во славу своей возлюбленной. Могло быть что-то

еще, но что-то наверняка было: молодым людям естественно влюбляться. Возможно, ее

возлюбленный существовал только на бумаге или в воображении. Это неважно. Это — тот ключ,

который откроет ее для меня.

— Я жду, — напомнила баронесса, разглядывая меня.

Я провел рукой по лицу. Настало время волшебства, и свитая из чар сеть наваждений

оплела ее разум. Я рисковал, но ее врожденный талант не был огранен должным обучением, она

не умела толком пользоваться своим Даром и не смогла защититься — потому только, что не

понимала происходящего и не подозревала, что нуждается в защите.

Когда я опустил руку, то увидел ее глаза — распахнутые, пораженные… На лице —

растерянность, боль, недоверие.

— Малкриф?.. — Она медленно встала, не сводя с меня взгляда… вернее будет сказать —

не с меня, а с того, кого она в эту минуту видела на моем месте. — Ты?.. Но… как?..  Откуда ты

здесь?..

Грустно улыбаясь, я протянул к ней руки, и она сделала ко мне шаг… второй… третий…

бросилась и обняла, плача и бормоча что-то невнятное. За спиной я услышал скрип двери, и

представил, какое удивление испытают девушки, увидев свою госпожу рыдающей на плече

незнакомого мужчины. К счастью, им хватило ума, убедившись, что никакого насилия тут не

твориться, дверцу немедленно прикрыть… иначе, опять-таки, вся Игра была бы сорвана. Но люди

действуют по определенным схемам, определяющим их поведение, и если знать эти схемы, можно

управлять людьми.

Заданности поведения нет лишь у детей, но дети не приспособлены к самостоятельной

жизни. Приспособленность как раз и означает вырабатывание тех самых схем в психике, но когда

человек растворяется в этих схемах, когда выбранная роль становится им самим, тогда он умирает

как самостоятельное «я», и превращается лишь в более или менее сложный психофизический

механизм, который, в общем-то, не так уж сложно взять под контроль.

Но наибольший интерес представляет для меня не полностью «мертвая» душа — в такой

душе слишком мало силы — а та, которая лишь тронута смертью: еще жива, но уже порабощена

тем, что способно, при дальнейшем развитии, омертвить ее.

Некоторые воображают, что любовь, в отличии от всех прочих влечений, не порабощает

человека, а напротив, дарит ему какую-то особенную свободу. Это полная чушь. Какая разница, какой ошейник на тебя надевают: шелковый или железный? Шелковый даже прочнее, ибо мягок и

приятен для шеи…

— Малкриф… — Плакала баронесса. — Я думала, ты умер… говорили… что отец

затравил тебя в лесу… гнал… со своими псами… как зверя… я даже… прокляла его…

Кое-что стало проясняться. Не знаю, кем был этот Малкриф, но он явно никак не подходил

дочурке барона в качестве достойной пары. Смазливый паж?.. Молодой стражник?.. Видимо, был

56

серьезный повод, раз барон так рассердился, что даже затравил бедняжку собаками. За что и сам

поплатился, получив в благодарность проклятье от своей Одаренной дочурки.

Я погладил ее по спине, плечам, ощущая, как она дрожит, прижимаясь ко мне. Поднял

подбородок — она сама потянулась к моим губам. На мгновение я вновь увидел ее глаза —

затянутые пеленой из ее слез и моих чар. Потом мы целовались — она впивалась в мои губы так, как будто хотела прокусить их — и я ласкал ее тело, постепенно освобождая его от лишней

одежды. Никакого протеста. Дыхание стало глубже, поцелуи — еще более страстными; она то

прижималась ко мне, то слегка отстранялась, помогая побыстрее себя раздеть.