Андрей Смирнов

рассчитывать. Они лишили его свободы, оградили его силу, но ненависть, которую он испытывал

к ним, не стала меньше. Потерпевший поражение, окруженный светом и огнем, он не вымаливал

прощение и не надеялся на милость. Если бы он мог, то уничтожил бы их всех, до единого —

пусть даже в итоге погиб бы весь мир. Уничтожил даже ценой собственного бытия.

Такова была его ненависть.

…Он презрительно улыбнулся, когда они заговорили о чем-то, предполагавшим их общее

родство. Имелись причины, заставившие их смягчить наказание. Он был готов разрушить  все ради

мести, но они, победители — нет. Его наказание не включало — пока не включало еще —

лишения жизни, но... Он перестал улыбаться, когда ставший тяжелым, как молот, свет смял его и

бросил вниз...

Боль... Горело лицо, горло, глаза, внутренности, пылало в огне все его/мое существо... Как

падающая звезда, он/я пронизал сферы, в стремительном падении оставляя на них частицы своей

души, кровь своего тела...

54

…Темнота... Где я?.. Я словно выплываю на поверхность из мрака, в котором пребывал

века. Вокруг иной мрак, и страх поселяется в моем сердце. Я рожден тьмой, и знаю, что в темноте

должен видеть лучше, чем где-либо еще, но здесь... не вижу ничего.

Неужели я ослеп?... Я судорожно касаюсь своего лица — лица, которое так легко

изменялось, когда я хотел этого... И чувствую каменную маску — спекшийся, еще горячий

камень... Я хочу кричать, но не могу — не раздвигаются непослушные твердые губы...

... Я поднимаюсь. Как они милосердны! Оставили жизнь, лишив всего остального...

Напрасно.

Ненависть вспыхивает, встает над миром, подобно тяжелой жгучей волне. Я выберусь

отсюда. И когда окажусь на их месте — на месте победителей — то не повторю их ошибки…

Через два дня я остановился на ночлег в замке Рэйнфлик. Старый барон не был богат,

замок, окруженный болотами и лесами, давно требовал ремонта. Как часто бывает в глуши,

разница между высокорожденными и простолюдинами не была как-то особо заметна: тут не

водилось роскоши, которая могла бы отличить первых от вторых. Пища — простая и сытная;

господа и слуги ужинали за одним большим столом в общем зале. Меня, как гостя, усадили где-то

посередине; увидев, что я не слишком-то разговорчив, вскоре перестали приставать с вопросами.

Старый барон, похоже, страдал от какого-то недуга: он передвигался по замку с трудом, одной

рукой опираясь на трость, второй — на плечо слуги. Его дочка — не старше двадцати-двадцати

двух лет — была весьма собой недурна; если бы она улыбнулась за ужином хоть раз, я бы назвал

ее красавицей. Но она не улыбнулась. Переживала из-за отца?.. Нет, не думаю. За ужином они не

сказали друг другу ни слова.

В другое время я бы не стал гадить в доме, где меня приютили, но куш был слишком

велик, и потому пришлось отбросить сантименты. Баронова дочка обладала врожденным Даром,

но пользоваться им, похоже, не научилась. Я выжимал чужие Шэ, чтобы дисцилировав их,

преобразовать и сохранить крошечную частицу колдовской силы. Здесь же, в случае успеха, я мог

получить чужой Тэннак. За ужином я размышлял, какой тактики придерживаться, но никаких

гениальных идей у меня не появилось. Слишком мало информации, чтобы составить хоть сколько-

нибудь определенный план для предстоящей Игры. Оставалось только положиться на

импровизацию.

Я могу сомневаться до начала действий, и после того, как все закончилось, но решив что-

либо, я уже не сомневаюсь и не терзаю себя до тех пор, пока все не закончится — как бы

неприятно мне не было то, что я делаю. Я отодвигаю эмоции в сторону и осуществляю

задуманное, всем сердцем веря в то, что я делаю — правильно и необходимо. Неуверенность

открывает дорогу слабости и ошибкам, и, в конечном итоге, ведет к поражению. Свои приоритеты

я определил давно; жалость и сострадание могут сколько угодно стучаться в двери моего сердца

— но пока я не осуществлю то, что задумал, я не впущу их. Потом — может быть. Но не сейчас.

Задача номер один заключалась в том, чтобы застать баронессу одну, но я не представлял,

как это осуществить. На одно только волшебство я не мог полагаться — магию следовало

применять выверено и точно, только для того, чтобы поставить в Игре последнюю точку. Если я

воспользуюсь ею слишком рано, баронесса Лакайра Рэйнфлик почувствует ее и насторожиться —

и Игра будет сорвана, даже не начавшись.

После ужина, когда все в замке готовились ко сну, я отловил служанку и попросил

передать баронессе, что у меня есть послание, предназначенное для нее лично. Я уже знал —

успел выяснить у слуг, что баронесса не замужем — но наверняка у этой красавицы был любовник

или хотя бы воздыхатель, который мог бы время от времени отправлять ей любовные послания; а

если не имелось и такового — одно только любопытство должно было заставить ее выяснить, от

кого это письмо.

Вскоре меня пригласили в личные апартаменты баронессы Лакайры. Две служанки,

присутствовавшие здесь же, служили чем-то вроде обязательного приложения к беседе.

Войдя, я, как и положено, поклонился. Баронесса коротко кивнула. По видимости, она