Андрей Смирнов

которым он исследовал ее: не зрение, не слух, не обоняние, не осязание, не вкус. Было что-то еще, неуловимое, неопределяемое языком людей, имеющих в своем распоряжении только пять

обычных чувств. Если бы ему пришлось рассказывать о своих переживаниях, он сказал бы,

пожалуй, что чувствует вокруг какие-то незримые течения, теплые и прохладные, быстрые и

медленные, сильные и слабые. Некоторые течения были вне, другие — принадлежали ему самому, исходили из самого его существа; эти вторые, «свои» течения он ощущал так же ясно, как

собственные руки и ноги. Впрочем, между «вне» и «внутри» здесь не было непреодолимой

границы: он выяснил, что способен расширяться, захватывать внешние течения и управлять ими

посредством своих собственных. Как будто бы он снова стал ребенком: еще толком не умея

пользоваться собственными «руками», начал хватать все, до чего мог дотянуться. Но именно так

— во взаимодействии с внешним миром — он развивался сам…

А потом… потом в деревню пришел еще один человек. Вернее, не совсем человек... Он

спрашивал, не видел ли кто-нибудь проезжавшего недавно путника — и описывал в точности

того, чей облик врезался в память Лердвиха навсегда.

Это демон в человеческом обличье, говорил второй, сам не принадлежащий к

человеческому роду — потому что не бывает у людей желтых кошачьих глаз. Но при нем был знак

королевского посланца, и никто не усомнился в его словах.

Он рассказал о злодеянии в замке Рэйнфлик: из дочери бароны вытянули всю жизненную

силу и красивая девушка превратилась в сморщенный, иссохший труп. Лердвих не хотел верить —

он почти боготворил незнакомца — но в последующие дни не мог забыть о том, что услышал из

уст королевского посланца. Неужели все это правда?.. Лайкара была далеко не единственной

жертвой незнакомца; если оборотень не лгал, то Лердвих той ночью повстречался с настоящим

чудовищем, которому не место среди людей. Но он помнил и другое: незнакомец, кем бы он ни

был, помог Лердвиху найти себя. Он вернул в жизнь юноши смысл, показал, что путь, который тот

выбрал для себя — не иллюзия, не ложь; заставил поверить, что колдовство возможно, что в

тюрьме обыденного мира есть потайная дверь, через которую можно вырваться наружу, в

свободный, подлинный мир. Как же к нему теперь относиться? Пусть для Лердвиха он был

спасителем, но для многих других он был палачом, нелюдем — и нельзя сказать, что эти «многие»

были неправы. Лердвих чувствовал себя так, как будто его разрывали надвое. Две правды

противостояли друг другу в его сознании, рвали его на части; и он не мог отказаться ни от одной

из правд во имя другой. Палач или спаситель?..

Мучительное внутреннее противостояние закончилось так же внезапно, как началось. В

детстве Лердвиха едва не загрызла огромная одичавшая собака; с тех пор он начал бояться собак.

Он ничего не мог поделать с собой: в своих мыслях он любил этих существ, но, встречая их,

непроизвольно испытывал ужас, словно проваливался сквозь время в тот момент своей жизни,

когда здоровенная бешенная тварь, захлебываясь рычанием и лаем, рвала его тело… Он не мог

избавиться от страха, и собаки чувствовали его состояние; теперь он сам делал себя их жертвой.

Он выглядел забавно, пытаясь убежать или защититься; и вскоре стал предметом насмешек со

стороны соседских детей. Прошло пять или шесть лет; два подростка, Лердвих и Карбат,

сцепились из-за какой-то ерунды; в отчаянной драке Лердвих победил своего соперника, да еще и

93

посмеялся над ним. Карбат был вне себя от бешенства; он плакал от бессилья и боли, а

деревенские дети улюлюкали ему вслед, когда он оставлял поле боя. План мести созрел быстро.

Карбат стал науськивать на Лердвиха своего дворового пса, Хага: все ведь знали, что Лердвих

боится собак. Один раз Хаг серьезно покусал его; если бы не вмешался Секвер, неизвестно, чем бы

все закончилось. Прошли годы, мальчишки выросли и перестали «воевать» друг с другом — хотя

неприязнь между ними и сохранилась. Хаг по-прежнему охранял двор, но на цепь его никто не

сажал; и если случалось так, что Лердвих проходил мимо и Хаг слышал его запах, то пес бросался

проверять: заперты ли ворота. И если оказывалось, что незаперты, то он выскакивал на улицу и

пытался добраться до человечка, чей едва замаскированный страх вызывал в нем такую ярость…

Миновала неделя с тех пор, как ушел королевский посланец. Поздним вечером Лердвих

возвращался домой. Засов положили небрежно, и ветер распахнул соседские ворота. Хаг выскочил

на улицу; в его горле зарождалось глухое рычание, когда он бежал к своему врагу. Внутренности

юноши заледенели от страха, но на этот раз страх не обернулся трусливым бегством, он перешел в

какое-то иное качество. Мир сдвинулся, дух Ламисеры был здесь, совсем рядом, наполняя сердце

восторгом, мучительным экстазом, энергией, выталкивающей человечка за пределы себя… Черная

тень Ламисеры рванулась вперед, протянулась от Лердвиха к бегущему псу, и Хаг остановился.

Он тоже почувствовал, что все изменилось. Черная фигура, маячившая перед ним, внушала страх

и ненависть, от нее веяло смертельным холодом. Хаг припал на брюхо и зарычал, но тень не