Сильный научный базис эта гипотеза обрела уже в наши дни, когда, с одной стороны, была создана теория неравновесных систем Ильи Пригожина, показавшего, что каждый последующий статус развития является менее устойчивым, чем предыдущий, то есть реальность стремится к состоянию абсолютной неравновесности, а с другой стороны (что непосредственно вытекает из первого), был осознан феномен ускорения исторического процесса: если отложить по оси времени крупнейшие техносоциальные инновации, принципиально изменившие мир, то легко заметить, что расстояния между ними сокращаются в логарифмической закономерности. Говоря проще, периоды стабильного бытия стремятся к нулю. И сейчас, в наше время, они уже почти достигли его. То есть мы неуклонно вползаем в технологическую сингулярность, когда в каждую единицу времени будет происходить, по крайней мере, одно революционное преобразование. Или, как считает один из современных исследователей, переживаемый ныне кризис нашей цивилизации означает, что завершен начальный, «эмбриональный» цикл развития земной биосферы, длившийся около четырех миллиардов лет и представляющий собою фрагмент более обширного цикла, включающего образование самой Вселенной, галактик, звезд, планет и зарождение жизни.
Цивилизацию, которая образуется после прохождения данного репера, можно назвать постсингулярной цивилизацией.
Если, конечно, такая цивилизация возникнет вообще.
А для того чтобы она возникла, говорит тот же автор, должны быть выработаны соответствующие социокультурные операторы.
Во-первых, такая цивилизация должна создать мощные механизмы сдерживания внутренней агрессивности, в противном случае она уничтожит сама себя в результате неразрешимых конфликтов, что с большинством техногенных цивилизаций, видимо, и произошло. Во-вторых, такая цивилизация должна в значительной мере изжить и корпоративный, и этнический, и государственный эгоизм, так как планетарные кризисные процессы можно преобразовать в позитив лишь скоординированными усилиями всего человечества. И в-третьих, что также немаловажно, сохраняющей реакцией подобной цивилизации, должен быть рост глобального экологического сознания, объединяющего вид хомо сапиенс со всем Космосом: человек — не царь природы, произвольно трансформирующий ее форму и суть, но лишь часть Вселенной — мыслящая, чувствующая, действующая, но все-таки именно часть, отнюдь не могущая навязывать целому свою власть.
Из этого и следует исходить.
Далее я в своей записке указываю, что гуманизация общечеловеческого сознания (тот самый оператор культуры, о котором я только что говорил) — это необходимый и универсальный фактор развития. Конечно, прошлый, двадцатый век знал множество случаев организованного насилия: колониальные режимы европейских держав, гитлеровский режим в Германии, сталинский режим в СССР, режим Мао Цзэдуна в Китае, режим Пол Пота в Камбодже, режим Иди Амина в Уганде и т. д. и т. п. И где сейчас все эти режимы? Они продемонстрировали свою полную нежизнеспособность и либо исчезли совсем, либо были вынуждены приспособиться к запросам нового времени. Фактически здесь мы наблюдаем действие естественного отбора, который постепенно избавляется от агрессивных социумов. То есть гуманизация бытия — естественный механизм эволюционного выживания. Данный вектор также свидетельствует, что, вопреки обыденным представлениям, человечество способно учиться на своих ошибках, и это дает нам некоторые основания для оптимизма.
В качестве примера такой учебы я привожу ситуацию с оружием массового поражения. После ядерной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки стало ясно, что появление ОМП подвело человечество к грани самоуничтожения. Вся планета может превратиться в радиоактивный могильник. Хиросима утвердилась в сознании мира как символ атомного кошмара, которого ни в коем случае нельзя допустить. В результате Третья мировая война, получившая название холодной войны, так и не привела к открытому ракетно-ядерному столкновению сверхдержав, а протекала в виде частных (локальных) конфликтов на чужих территориях и с применением обычных вооружений. Сфера же наращивания, испытания и распространения атомного оружия была ограничена международными договорами.