Андрей Тарковский: ускользающее таинство

Поиск смысла жизни подобен потере пульса, остановке дыхания. Попытка найти рациональную формулу для иррационального процесса с бесконечным содержанием его «семантического вакуума» – выдергивает человека из тишайшего вулкана творимости, в котором мы истекаем и превращаемся. Сам этот процесс – по ту сторону «смыслов».[118] И в момент этого прорыва человек понимает, что общечеловеческого смысла жизни не существует, что смысл жизни может быть разгадан лишь как твой и только твой лично-приватный, «безумно»-экзистенциальный смысл. Ибо Бог не выходит на контакт с коллективами, он – интимно-субъективен и откликается лишь отрешенному одиночке, ибо это ты освобождаешь в себе для него место. И не просто освобождаешь место, но – разгадываешь коан, которым является твоя и только твоя жизнь.

Где-то в финале «Ностальгии» есть короткий закадровый диалог после длинной и истовой молитвы какой-то итальянки.

«– Господи, ты слышишь, как она молится? Почему же Ты не даешь ей понять, что Ты есть?

– Вообрази, что случится, если она услышит Мой голос. Я все время даю ей понять, только она этого не замечает».

Так и сам режиссер суггестией своего кинематографа, его «страхом и трепетом» непрерывно дает понять зрителю, во что мы втянуты как созерцающие и соприсутствующие.

Кого ищет Горчаков?

Есть миф о богоискательстве Тарковского, будто бы начавшемся с «Зеркала». Многие так и представляют себе режиссера: неверующим человеком, чуть ли не насильственно побуждавшим себя к поиску Бога.

Меня поразил в свое время доклад одного российского профессора (кстати, специалиста по итальянскому Возрождению) на Первых международных чтениях, посвященных творчеству Тарковского. С апломбом рассуждая о «Ностальгии», которую он посмотрел на тот момент один раз, профессор буквально громил позицию режиссера, обвиняя фильм в мертвенности и в вымученной попытке религиозности: «Весь фильм – о смерти, о недвижности, о равнодушии… Тарковский настоятельно ищет Бога, которого у него нет, поэтому ему надо его искать, надо придумывать… Поиски Бога не делают фильм Тарковского религиозным, а только богоискательским. Желание страстное верить, судорожность желания. Вера оказывается вымученной…» Профессор не верит в религиозность Тарковского и его героев, потому что «она не связана с какой-то определенной религией – с даосизмом, православием, католицизмом». Затем профессор набрасывается на слово «духовность», часто употреблявшееся Тарковским в советских интервью. «Почему “духовность”, а не культура? Не разум? Не история? Не личность? Почему уж тогда не Бог прямо? Бог в том или ином конфессиональном конкретном варианте?..»

Чувствуете, куда клонит профессор? Давайте, мол, поговорим о разуме, о культуре, о личности, наконец о православной Троице – поговорим корректно в контекстах, которые четко давным-давно – и не нами – определены. Поболтаем, продемонстрируем свою эрудицию, свое остроумие и разойдемся. Ибо о духовности-то и говорить невозможно – все расплывается в беспредметности…

Однако герои Тарковского как раз и не разглагольствуют ни о личности, ни о духовности. Какое уж тут «разглагольствование», когда Доменико через пару минут чиркнет зажигалкой и вспыхнет костром? Горчаков и вообще молчит, упорно и очень естественно молчит весь фильм, становясь словоохотливым один-единственный раз – с итальянской маленькой девочкой в разрушенном и затопленном храме. И о чем он говорит? О пустяках. О своих ботинках, которым десять лет, о чудаке, которого вытащили из «грязной лужи», а оказалось, что он там живет, что там его дом. А еще он говорит – так, ни с того ни с чего – таинственные слова: «Ты знаешь знаменитые истории о любви? Классические? Никаких поцелуев. Ни-ка-ких поцелуев. Ну совсем ничего. Чистейшая любовь. Вот почему она великая. Невыраженные чувства никогда не забываются».

Вдруг, ни с того ни с сего. И вот отсутствие линейной логики в словах и поведении героя, героя тем более все время молчащего, я думаю, как раз и сбивает с толку профессора и людей его склада, людей предметных, «реальных». Это должно их жутко раздражать: как это – «невыраженные чувства и мысли», когда они привыкли все выражать, на все приклеивать ярлыки и ценники. Но не выраженная в словах реальность и есть основополагающая реальность фильмов Тарковского. И если невыраженная любовь, по Тарковскому, и есть великая любовь, то и религиозность, как любовь к бесконечности, к духу, не нуждается в выбалтывании себя.