Но о Щук и неряхахъ на сей разъ довольно, коли не съ залишкомъ. "Какъ разтатдца съ родцимыми, какъ пустилца въ даль дальную, на чужу незнаму сторонуцку, безъ проводника, безъ вожатаго, разсуждали новопросвщенные Московскими выходцами любомудрцы, съхавшись налегк парами къ старостинымъ воротамъ; идцицъ такъ идцицъ ушъ всмъ, молвилъ самъ, а нейцицъ такъ нейцицъ никому, сцобъ никому не было завидко." Разумную сію сентенцію не могло не одобрить премудрое собраніе; подтверждаютъ ее, только все какъ будто изъ подпалки. Ибо уже глубоко забрала добрыхъ молодцовъ охота молодецкая. Но на хотнье бываетъ и терпнье: и хочется и колется и набольшой не велитъ. Думаютъ, умудряются отъ блой зари вплоть до сумерковъ; вмстилища разума трещатъ отъ напряженія въ нихъ содержимаго; но ничто не пособляетъ. И такъ, подъ исходъ отлагаютъ они опредлительное и конечное сего дла ршеніе до завтрея: утро вечера мудрене, говорилъ имъ бывалый и въ коль и въ мяль Угаръ — уже начинали было совтники наши пошаркивать ногами, наровя каждой, какъ бы ближе къ своимъ могучимъ щамъ; какъ вдругъ проглядываетъ красно солнышко, высовывается изъ окна теща старостина илатьевна, Лада и прорицалище Пошехонское, и возговоритъ имъ словеса сицевыя: "Охъ вы гой есте милые мои дтушки! по пустому вы по напрасному ломаете себ, крпкія головушки. Вы спросились бы прежде пожилыхъ людей — вы послухайте моего совту бабьева — вы взойдитеко на гой, гой, гой, ударяютъ гд въ бирюль, люль, лголь, утшаютъ что Царя въ Москь, Короля въ Литв, старца въ кель, младенца въ люльк. Вы увидите какъ платичку на латочк, Москву матушку золотны верхи". Сказавъ сіе пропала илатьевна, какъ молнія, слуховое окно хлопнуло. Загадочка сія бросилась въ носъ всему собранію, не исключая и самаго старосты. Но илатьевна для мила дружка зятюшка, недолго мучила отгадкою, развязала петлявую свою загадочку, кося, такъ сказать, вся сила замыкалась въ томъ, чтобы они смотрть Москву шли на колокольню. Получивъ толь радостное изъясненіе соколы наши ясные, разлетаются по своимъ гнздамъ, держа всякъ крпко накрпко въ своей памяти, какъ бы на утріе не опоздать предъ своею братьею. — И лишь только начала показываться провозвстница дня, сбгаются отовсюду къ колокольн, словно на бгу ударившіеся объ закладъ, въ запуски. Тснятся, толкаются какъ сумашедшіе, давятъ другъ друга, лзутъ, приступаютъ; всякому хочется занять мстечко для себя получше и покомодне, дабы насытить лютое свое желаніе. Но то удивительно, что изъ такого множества, ни одинъ человкъ не догадался забжать къ Церковному старост за ключами, или позвать его самаго, чтобы онъ отперь имъ двери — прибжали, говорю, стоятъ, давятся, нажимаютъ, покрякиваютъ, но отойти отъ дверей никто не хочетъ; всякъ боится, чтобы не прозвать захваченнаго своего мста. Наконецъ кое какъ ключи достали; но до замка нтъ дотору. — Уже и замокъ отпертъ — да двери не отворяются; ибо ихъ только что припираютъ — ходоки наши отъ сильнаго затору или задору, бьются съ часъ времени и боле, но все на одномъ мст. Подъ конецъ, входъ на колокольню открылся; ибо они силою своею дверь спугнули съ крючьевъ такъ, какъ птичку съ гнзда. И тогда то колокольня яко очарованіемъ нкіимъ, въ одинъ мигъ наполнилась нещетнымъ множествомъ Астрономовъ. Иные изъ нихъ на полночь, другіе на полдень, третьи на востокъ, четвертые на западъ, и въ верхъ на небо, и вънизъ на земь, пялятъ съ просонья свои глаза; но дале предловъ зрнія ничего не видятъ; только что небо сошлось съ лсомъ, но сіе имъ было не въ диковинку; ибо ето они видали и прежь сего. Чтожъ длать? Ендакая бда, парень! Не ужели илатьевна станетъ обманывать, да и ковожъ еще? Старосту, своего зятя любимаго. Нтъ, этому нельзя статься. Шутить съ цлымъ міромъ не ловко; у eвo, знаешь, какая шея — такъ разв она сама какъ нибудь ошиблась въ умозрніи. Пусть будетъ такъ — по крайней мр она подала хорошую замашку. Въ таковыхъ прореченіяхъ не надобно крпко къ словамъ привязываться, но иногда должно подразумвать и другое. Но лихо найти бы кончикъ, а до клубочка добраться ужъ можно. Со звонарничи не видко Москвы умствовали илатьевнисты, для радци тово, сцо іона не боль высока, ака бы іона была есцо повыше, топъ золотыя маковичи у насъ не увернулись. И взаболь ребяци, подхватилъ хватъ бывшій тогда съ перелому отъ воеводскаго угощенія на костыляхъ; а знай, ц ли ребяци — въ бору — на высокуш, есь такія лсины, ажно ужасно на нихъ поглядзцъ — ета звонарнича, (показуя на колокольну) имъ и въ дцтіоныши негодзитця." При сей остроумной его догадк, вдругъ вс ур-а-а ур-а-а — воскликнули отъ радости почитай такъ, какъ поютъ черные лебеди, когда видятъ мучимаго на улиц ребятишками птенца своего. Теперь много и долго думать нечево. Хватъ намкнулъ, а тутъ ужъ и смкнули. Сговариваться нечево; не надобно ходить по домамъ и собирать подписки; вс охотники и вс готовы; не кличь кликать, вс въ сбор — забжали за топорами, да благословясь нутка улизывать на реченную высокушу въ запуски, одинъ дргаго опередить стараясь. Долго-ли, коротколи такою выступью они шли, только пришли. Скоро то дискать, сказка сказывается, да не скоро дло длается — разгуливаютъ по высокут, словно гончія, языкъ высуня, и куда одинъ туда вс за нимъ. Наконецъ выбираютъ они лсину самую высокую, елину стогодовалую, кудревастую. — Не такъ легко и проворно, лакомые до меду муравейники и боровики, взлзаютъ на бортъ, какъ наши Мишиньки да Михайловичи помахиваютъ на новообртенную свою обсерваторію. Уже двадесять или тридесять мужей щастливйшихъ и любопытнйшихъ, яко легкіе сціуры, (векши) уцпившись за сучья, сидятъ на лсин, подобно сычамъ во вс стороны поглядывая. Верхолазъ на самой макушк, будто соловей на яблонной вшочк, качается, только что не воспваетъ сладкихъ псенокъ; онъ сидитъ ни живъ, ни мертвъ, кто говоритъ, отъ радости, что на етакую красу взабрался, а другіе, сирчь, кой попроще, думаютъ, отъ страху, что не зналъ какъ добраться не сломя шеи до сырой земли. Но это примчаніе не важно. "Шцо вишь, вопрошаютъ его нижшіе? Низги ребяци не видко, оприцъ конча свту, отвчаетъ онъ дрожащимъ и прерывающимся голосомъ." Верхолазу поврить не трудно; ибо и другіе не больше ею видятъ. "Сцо дзлать? — Ето всіо суцьіо провальноіо мшаецъ, а то какъбы не видзцъ, съ ентакой высоты? разсуждали они, вишъ какая изъ за-нихъ тцмень, словно въ подизбиц. Обрубимцяко робяша сучьіо поплотне, такъ аось станецъ повидче." Разсуждено, обдумано, сказано, сдлано. Да такъ и должно: Diu delibera, fac cito, [11] есть старинное мнніе — Вдругъ вс за топоры, сучья валятся, щепы летятъ, стукъ раздается. Что твоя кузнечная музыка. Жаль, что на етотъ разъ какого нибудь Пиагора не было. А для глазъ какое открылось сокровище! всего наглядлись и насмотрлись — но Верхолазъ перве всхъ натшилъ свою душиньку: уже онъ по проворству своему усплъ спрыгнуть на земь, и такъ разбахвалился какъ будто мыть на крупу надулся. Ибо не только глядть иль баяшь, да и дышать ужъ нижнимъ воздухомъ не хочетъ. — "Ендакая спесь напала на Агафоныця; акъ повидзлъ Москву, кричали съ досады между собою т, коимъ не удалось взлсть на ель: ужъ на насова брата и взглянудцъ не поволитъ; а ось ребяци будз и на насой улиц праздникъ." Бохвалъ, удальствомъ вторая особа по Агафоныч, подрубившій сучья, за кои Верхолазъ держался, слетлъ за нимъ второй; но и этотъ не меньше предводителя набрался Московской спеси; и потому былъ его не привтливе. За сими главными балансіорами соскакивали и другіе, по одному, по двое, и по трое вдругъ, кто лбомъ, кто затылкомъ, иной плашмя, другой навзничь, кто на камень, кто на пень, иной на лежащую братію, кому какъ случилось. или вздумалось. И хотя въ каждомъ изъ нихъ до послдняго Фалалеича, примтно было со стороны чванство и жеманство, только въ разныхъ степеняхъ, судя по степени возвышенія. — Бездлица вотъ кажется, а какъ можетъ испортить человка. Боле двухъ десятковъ удальцовъ, слазившихъ на ель, такъ загордились, что не захотли и домой пшкомъ идти; а другіе и совсмъ не глядли на свою братью: неси ихъ на рукахъ, иль вези на коняхъ; изволь съ ними пестоваться, какъ хочешь, а сами идти не изволятъ, ужъ будто и Богъ всть, какъ устали да уломались; а тово не воображаютъ себ, что было бы еще кому съ ними возишься.