А разв, вмсто етихъ пустяковъ, поговоримъ о чемъ нибудь поважне. Расказываютъ, будто-де етотъ Воевода былъ незлопамятный человкъ, и по свойственной душ его мягкости, на другой или на третій день совсмъ вовсе забылъ прежнюю размолвку, произшедшую у него при первой аудіенціи со своими новоподвластными. Онъ де, яко другъ, а непритснитель рода человческаго, — какъ то однажды за обдомъ сидя въ креслахъ промолвился: что чистая, святая, бескорыстная душа его гнушается всякаго духа прелести и лихоимства, духа всякаго дароприношенія, а паче и паче духа взятколюбія, и что-де съ сихъ поръ — впередъ — что бы никто — ни одинъ человкъ съ поклонами къ нему ни, ни — ни ногою черезъ заднее крыльцо! — Однако умники наши отъ нескромныхъ челядинцовъ воеводскихъ, какимъ то способомъ провдали, пронюхали, что боляринъ ихъ, избранный воевода нашихъ удалыхъ молодцовъ, смертельный охотникъ до щучины, — и что будто-де третьягоднясь за завтракомъ, хваля добросердныхъ господъ Пошехонцовъ къ себ усердіе, примолвилъ, что если де, эти препочтенные, препрославленные и истинную честь знающіе люди, хотятъ сдлать ему истое угожденіе, наивеличайшее удовольствіе; то бы безъ всякихъ дальнихъ хлопотъ и убытковъ, какъ то они сдлали въ первой разъ, доставляли ему, каждый день по щучин. О! о! — ладно — сте, ладно — думаютъ себ на ум великіе наши проидоши. — Но большіе, когда намтки даютъ — приказываютъ, повелваютъ господственно. [9] Эту политическую ноту Дипломатики Пошехонскіе очень и очень проразумли, проникнули, и на усы себ смотали. — Хотя же они въ торопяхъ и не вздумали, какъ назвать такое чистосердечное Воеводы своего признаніе, т. е. требованіемъ, (postulatum) или озадачею и предложеніемъ, поихному же по ученому, Проблемою, еоремою: только оно показалось имъ самой бездлицей, какъ и въ самой вещи, быть тогда надлежало. Ибо по тогдашнему порывремени, и особливо по ихному мсту щука ничего не стоила. Однако посл ета жадная и лукавая рыбина новопоставщикамъ воеводскимъ очень и несоленая насолла. А отъ чево и какимъ побытомъ, выслушайте развязку. Въ первой разъ голова Пошехонскій, Сидоръ Ермолаицъ со знатнйтимъ сигклитомъ своимъ, досталъ за самую бездлку щуку длиною, коли не въ косую. такъ врно въ маховую сажень — Вотъ де ладно и преладно. Поднесли всмъ соборомъ ее воевод, живую трепещущую, и свою волчьей подобную пасть, [10] какъ на злоумышленное нкое устрашеніе разверзающую. Воевода ихъ на эту лукавицу не могъ наглядться, не могъ досыта налюбоваться, и показался такъ радъ, веселъ, доволенъ усердіемъ ихъ, что не зналъ, какъ и чмъ отблагодарить ихъ; а только промолвилъ слегка, какъ бы не хотя, почесывая у себя за ушами, сквозь зубы, т. е. обложилъ ихъ, что бы они и впередъ вмсто всхъ дорогихъ и убыточныхъ дароприношеній, какъ то сдлали въ первой разъ доставляли ему по етакой щучк. Онъ уврялъ своимъ Велико-Воеводскимъ словомъ, что якобы опричь щучины ничего другаго, даже самаго соложенаго и Калужскаго тста кушать не можетъ. Представители всего Пошехонья слыша сіе вн себя отъ радости, обомлли отъ удивленія, что такъ дешево могли уловить къ себ благоволеніе Воеводы, по ихному captare benevolentiam, привтствуютъ, схвативъ съ себя малахаи, другъ друга со взаимнымъ своимъ щастіемъ. Не даромъ-же пословица идетъ, что и на мудреца довольно простоты бываетъ. Такъ и сякъ — Для толь малостоющаго угожденія властвующу надъ ними Ироду, избраннйшіе изъ Пошехонцевъ, на другой день такъ рано поднялись, что еще черти подъ кулачки не бились. Они бодрятся, какъ необъзжанные заводскіе кони — Нтъ, какъ полу, или полнопьяные — бгутъ опрометью къ Осташамъ; но вотъ те кавыка, ерокъ — Во всхъ садкахъ находятъ и видятъ они спросонья одну только щуку, которая по всмъ ихъ хитрымъ замчаніямъ такъ была похожа на вчерашнюю, что можно бы въ нее вклепашься, и очень можно, если бы не они сами, не своими руками вчерась поднесли ее своему благодтелю Воевод. Думаютъ, гадаютъ умудряются, а щука кажется та-же, точь въ точь такая, какъ вчерашняя; ибо они ее довольно запримтили. Ну пусть будетъ та-же, да за нее просятъ уже въ три-дорога. "сцо за напась робяци? — толмачили они, сцо за притца? да, ента притца во языцхъ ентакъ іона и, совсмъ съсъ наши головушки." Подумали, потолмачили, преобширнаго ума столицами покачали; а безъ рыбины никакъ не льзя. Пришло развернуться, надобно было поддержать и сохранить о себ добрую, и уже пріобртенную славу. Подцпили рыбину на мдные свои крючки и снесли куда слдовало. И въ это посщеніе ихъ Воевода явилъ себя еще довольне, милостиве, ну — собственными своими болярскими ручками поднесъ кажному по чарк зелена вина, и чуть не разцловалъ всхъ въ темячко. — Такимъ образомъ прибгаютъ они къ Осташамъ ловцамъ на третій, на четвертый, на пятый день, и дале, дале; только всё имъ показываютъ одну только щуку, которая всмъ родствомъ, дородствомъ, красотою была точь въ точь, какъ и первокупленная ими: ибо они уже къ ней очень приглядлись, и даже мшочки на ней подлали. Тото диво и чудо изъ чудесъ! — Дивятся, и при всей острот умовъ своихъ не могутъ понять, постигнутъ, что ето за навожденіе на нихъ! Что за дьявольщина! "Сцо, Сцо, енто такое!" Въ послдствіе того цна на щучину каждый день выше, да выше подымалась, словно Бронницкой возъ сна на Пулковскую, или на Дудоровскую гору, такъ что подъ конецъ должно было платить за эту вкусную, лакомую рыбинку по сотенк рублевичковъ и боле. Сотенка жа рубликовъ въ т поры времена, какъ изволите вдать сами по Исторіи, стоила нсколькихъ тысячь. Уже и гораздо, гораздо позже, почитай въ нашъ вкъ Петръ I Фельдмаршалу Всероссійскому Графу Шереметеву за взятіе Азова и за побду его надъ Турками пожаловалъ только сто рублей. — Но какъ бы то ни было, добросердечные и ревностные Агафоны Трифонычи до тхъ поръ безостановочно продолжали вымнивать у Осташей-плутовъ и подносить новозбранному своему Воеводушк сцуку, пока она ихъ острыми своими зубами не задла за живое. И — надобно думать, что она уже черезчуръ ими надола. Ибо въ память ея они и Воеводу того проименовали Сцукою, какъ то мы видли въ начал сей гисторіи.