Анестезия. Сборник рассказов

Девочка, которую заранее окрестили Анастасией, родилась слабенький (что-то было не очень хорошо с ножками), и добавила не только радости, но и хлопот и не самых веселых раздумий. Вдобавок выяснилось, что Айгуль просто боится ребенка, – боится что-нибудь ему повредить. С кормежкой она ещё как-то управлялась (слава богу, молока хватило на первые полгода жизни Насти), а как доходило дело до купаний-пеленаний, руки у жены начинали трястись, и уже через неделю после выписки из роддома Лёша взял это дело на себя, благо у него был некоторый опыт: в первом браке пришлось до года нянчиться с сынишкой. До года, прежде, чем он попросту сбежал из той семьи.

Бережно оглаживая мыльной губкой тельце курносой, подслеповато жмурящейся дочки, поливая её теплой водой, подхватывая на руки и ощущая легкий молочный запах, Лёша частенько невольно вспоминал о том, на самом деле первом его ребёнке, и странное чувство охватывало его, – он как будто видел себя со стороны и порой переставал соображать, кто сопит ему в ухо по пути в спальню, – Настька или Андрюшка.

Может, он и не сбежал бы, – в конце концов девочка, на которой он женился, была его первой настоящей любовью, но оказаться окольцованным в 21 год «по залёту»… Смириться с тем, что выбор сделал не он, а кто-то за него, вот что было невозможно. И ещё, – чувствовать, как тебя мало-помалу, но неотвратимо засасывает быт (вполне устроенный, к слову), как в тещиных разносолах и всегда готовом у ужину «спиртяшке» (она работала в лаборатории НИИ, и спирт им выдавали на промывку оптики), в пуховых перинах и жарких Женькиных объятиях тонут твои амбиции, мечты о карьере, признании талантов… Они таки утонули бы, наверное, тем более, что любовь, – плотская, жадная, – никуда не делась, да и сходные взгляды тоже, – Женя была разносторонне начитанной и артистичной, в своём роде, девушкой, с ней было интересно не только в постели. Но дни шли, привычки укоренялись, и что-то подспудно накапливалось, – от противного.

Спусковым крючком послужил дурацкий, по сути, случай: у него сломался зиппер на брюках, и теща закатала ему новую «молнию», простецки прострочив на швейной машинке гульфик поверху. Этот своего рода шрам, украсивший причинное, можно сказать, место, сообщил о будущем этой семейной жизни больше, чем что либо ещё, и через неделю Лёша, сославшись на необходимость консультации в универе, уехал в Казань. И не вернулся.

Какое-то время Женя пыталась удержать его: тоже переехала в Казань, оставив сына на бабку с дедом, поступила в КАИ, они время от времени встречались, любили друг друга, где придётся, но у него уже была другая женщина, и были другие планы. Он на отлично защитил диплом, распределился в «ящик» с хорошей зарплатой, через два года защитил кандидатскую и стал начальником конструкторского бюро; Женя, тем временем, сошлась с другим и вскоре подала на развод и на алименты. А потом появилась Айгуль, и возник роман, который один из Лёшиных приятелей назвал водевилем, настолько всё играючи, легко у них срослось: полгода знакомства и ЗАГС. Но тут ни о каких залётах не было и речи; разве что об обоюдном умопомрачении.

…Ворочаясь без сна в постели в ночь после отлёта дочери, Лёша вдруг вспомнил, как однажды она припёрла его вопросом о том, как у них с матерью случилась любовь. Это было на московской Настиной квартире, когда она уже работала в солидном банке и смогла позволить себе ипотеку. Они сидели вечером, потягивая винцо и обсуждая концерт, на который она его до этого вывезла («а то мотаешься по своим командировкам и кроме офисов ничего не видишь»), и Настька вдруг выпалила: «Пап, а ведь ты был уже… (она помялась, подыскивая слово) опытный, когда женился на маме, почему?»

Он пустился, было, в подробности, но осекся, поймав взгляд дочери, и, помолчав, сказал: «Понимаешь, Настёна, бывает такое чувство, на которое невозможно не ответить». Она кивнула ему, не сводя серьёзных испытующих глаз, и проговорила, чуть заметно вздохнув: «Я так, примерно, и думала».

Лёшу этот разговор лишь слегка удивил тогда (надо же, о чём Настька думает!), – они быстро перешли на другие темы, и как-то всё затушевалось. Сейчас, после вчерашней дочериной истерики, он снова вспомнил тот вечер и заворочался: до него вдруг дошло, что она, дочь, всю свою сознательную жизнь наблюдала, ведь, за родителями, не только они за ней, за тем, как росла и чем жила; наблюдала и делала какие-то свои выводы, один за другим. А, может, и не только всю сознательную жизнь, а и бессознательную.