Анестезия. Сборник рассказов

Например, когда Настене было уже около года, выяснилось, что она ни в какую не хочет оставаться с ним без матери, – принималась реветь, вырывалась из рук, а оказавшись на полу, с удивительной прытью уползала от него на четвереньках куда попало, лишь бы подальше. Смотреть, как она, оскальзываясь на паркете (теща помогла деньгами, и они выкупили приличную кооперативную «двушку»), теряя ползунки и шлепая по полу ладошками ползает туда-сюда, было смешно, слезы проступали от жалости, но и злость охватывала. Это ребенок, которого он буквально на руках вынянчил! (Разумеется, Айгуль давно с дочкой освоилась, страх первых недель прошёл, но Лёше нравилось считать, что это он вынянчил, это было предметом гордости). И было поразительно, как быстро она успокаивалась, когда Айгуль возвращалась после отлучки – из магазина или от соседки; словно и не было ни слёз, ни крика. Значит, в нём было дело, значит, чувствовал ребёнок, что отец его не любит, что он чужой.

С другой стороны, не было никаких проблем, когда дело касалось прогулок: Настька безропотно давала себя упаковать, уложить в коляску и, помигивая, доверчиво и дружелюбно смотрела на отца, а потом безмятежно засыпала под скрип колёс.

Гуляли они всегда в одном и том же месте – в протянувшейся вдоль корпуса заводоуправления посадке, отделявшей Лёшин «ящик» от городской автомагистрали. В общем, это можно было назвать и садом: между яблонь и березок были проложены несколько дорожек из бетонных плит, а на лужайке посередке по проекту Славы Крейнгольца, инженера КБ с тягой к промдизайну, устроили фонтан. По замыслу, композиция должна была быть символом полёта мысли советских учёных и конструкторов: в дюралевой трубе в центре чаши фонтана угадывалась ракета, верхнюю часть которой этаким воротником жабо окружали листы то ли чертежей, то ли книг; струи воды, бившие с окружности чаши в эти листы, должны были плавно вращать конструкцию, вызывая приятный звон. Малиновый, разумеется, в соответствии с подсветкой из-под воды.

Конечно, уже через пару недель вся эта хрень вышла из строя: сначала категорически отказались плавно вращаться и позванивать тонкие жестяные листы, потом перегорели лампочки подсветки (подвела герметизация), а затем забились форсунки, и струение воды стало напоминать не о чем-то витально-полётном, а о тягостном мочеиспускании группы страдающих аденомой простаты мужчин. Крейнгольц начал было метаться по заводским инстанциям, горячо доказывая, что так же нельзя, но быстро утух и махнул на всё рукой. Примерно такую же эволюцию прошли наспех вымощенные дорожки: песчано-гравийные подушки под плитами накидали под осень на глазок, и уже весной плиты лежали вкривь и вкось. Уж этот брак тем более никому и в голову не пришло исправлять: ходить можно – и ладно.

По этим вот плитам Лёша и таскал коляску с Настькой на коротких утренних прогулках в рабочие дни и длинных, по часу, а то и два, в выходные. Коляска была тоже насквозь советская, то есть неповоротливая, тяжелая, скрипучая – сущая арба. Когда это сравнение первый раз пришло в Лёшину голову, он пристально посмотрел на спящую дочку, и ему показалось что да – она себя чувствует словно в арбе средневековых своих предков-кочевников: какие-то едва уловимые тени пробегали по её личику, словно память из толщи веков навевала родное степное, и время от времени губёшки складывались в сонную мечтательную улыбку. Так оно и было, уверовал Лёша после нескольких дней наблюдений: это арба постукивала колёсами на стыках плит, переваливаясь с бока на бок; это тем воспоминаниям ребёнок тихо улыбался во сне.

Под эти воспоминания Лёша и сам заснул, убаюканный.

Следующим вечером, за ужином, Лёша долго молчал, а потом решился и заявил:

– Знаешь, – сказал он, – я пришёл к выводу, что Настя была права. Насчёт меня. Айгуль осторожно поставила чашку на блюдце и дрогнувшим голосом спросила:

– Права? В каком смысле?

– Что я её не любил.

Повисла тишина. «Она знает, – с ужасом подумал Лёша, она думает так же!» Но жена спохватилась и, вздохнув, участливо спросила:

– Ты что, целый день вот об этом думал? Ты дурак что ли?

– Нет, Айгуль, – ответил он, пристально всматриваясь в её лицо, – я не дурак. Я погуглил, есть кожная память. Я тебе сейчас покажу.

Он сходил в гостиную и протянул жене листок бумаги, распечатку.

– Ученые установили, – принялась вслух читать Айгуль, – что приложение отрицательного потенциала на разные части руки, создающее ток, создает низкую сопротивляемость последующему току… – Она посмотрела на него с изумлением – «это к чему?» – Читай, читай, кивнул он ей. – «Сопротивляемость последующему току, проходящему через кожу. Но если первый потенциал является положительным, то последующий потенциал создает ток, повышающий сопротивляемость кожи. Другими словами, наша кожа обладает памятью и способностью запоминать предыдущий ток».

– Лёша, – умоляюще, но уже готовая рассмеяться, протянула Айгуль, – я ничего тут не понимаю, это о чём вообще?