После праздников задумался. Есть ли какой-нибудь род занятий, спасающий человека от алкогольного психоза. Например, ни разу в жизни не видел ни одного раввина с делирием. Ну это еще объяснимо редкостью профессии. Есть ли они вообще в нашей области. Муфтий вот как-то попался. Чуть не поимел я в свое время из-за него неприятностей. Написал он на меня два заявления. Первое – в суд за клевету, второе – в милицию за кражу бороды.
Вначале пришел знакомый оперок из местного райотдела.
– Слушай, – говорит, – тут какой-то полный бред. Пришел чувак, написал заяву, что у него бороду украли. Утверждает, что в вашей больнице. Требует разыскать.
В заявлении было написано, что он, то есть муфтий, поступил в больницу совершенно трезвый. В больнице его цинично привязали голого к кровати, унижали достоинство, отрезали бороду. Поскольку он не просто правоверный мусульманин, но еще и муфтий, алкоголя в жизни никогда не употреблял. Это клевета. Кражу бороды воспринимает как высшую степень унижения. С таким позором он дальше жить просто не может.
Во всем заявлении правдой была только пропажа бороды. Поступил он как неизвестный. Грязный бородатый мужик, пьяный в дупель. Ни фамилии, ни возраста. При поступлении алкотестер в приемном отделении зашкалил. Больше пяти промилле алкоголя в крови. Лежал он действительно привязанный, потому как, протрезвев, выдал страшный психоз. Бредил на каком-то тюркском языке. При этом жевал свою полуметровую бороду. Когда он набил себе полный рот волос и реально стал задыхаться – борода была обрезана до безопасной величины. Никому и в голову прийти не могло, что он муфтий. После стрижки мужик неожиданно помолодел. На вид ему оказалось не более 30. На третий или четвертый день он пришел в себя, был опознан женой и отпущен домой под расписку.
Возбуждать дело по такому заявлению оперу явно не хотелось. Если я пойду в отказ, придется ему долго искать эту бороду. Идиотом выглядеть явно не хотелось. Решили мы так. Пока не писать никаких протоколов, а если мужик будет настаивать, организовать нам встречу. Я ему объясню, как все это было.
Через пару дней опер позвонил, просил зайти. Правоверный уже сидел в его кабинете вместе с женой. Меня встретил фразой:
– Я не пил.
Я спорить не стал. Выложил перед ним ксерокопию истории болезни, анализов на алкоголь, выписку, заключение психиатра. Можешь отрицать.
Муфтий недовольно сопит:
– Я не пил. Я мусульманин. Меня заперли в какой-то квартире. Меня били. Мне водка лили в рот.
Говорил он с легким акцентом. Интересная ситуация.
– Мужик, – говорю я ему, – я соглашусь, что ты был трезвый, как стеклышко, только ты скажи мне адрес этой квартиры. Поверь, бить никого из нас не придется, завтра там у дверей будет стоять очередь.
Продолжает сопеть.
– Хорошо, а где моя борода?
Тут не выдержал мент:
– Спиздили! Спиздили, блядь, твою бороду! Если ты сейчас же не заберешь заявление, самого тебя привлеку. Тут за вашими братьями уже накопилось. И на тебя хватит.
Меня попросил выйти. Если будет нужно, вызовет еще раз. Но больше по этому поводу не звонил. Из суда повестки тоже не приходило.
Вызывают в приемное отделение. Женщина средних лет, якобы инсульт. Так написано в сопроводительном талоне «Скорой помощи». При первом взгляде ясно, что инсульта здесь и близко нет. А у больной кататония. То, что называется иногда ступором. Тонус мышц нормальный. Придав ей позу прыгуна в длину, которую она с легкостью удерживала, собрался уходить. Дежурный терапевт не понял моих манипуляций и робко спросил, а что это.
– Да шизофрения это в чистом виде, отправляй ее в дурдом.
Тут терапевт жалобно заскулил, ссылаясь на трудности госпитализации в психушку, о невозможность держать сумасшедшего на общем отделении. Места у меня в реанимации были, сжалился, взял ее до утра к себе.
В реанимации больная разговорилась. Щебетала на каком-то птичьем языке. Выходили звуки типа: «Кыырвы пыырвы тырвы быр, мырвы тырвы шырмы выр». И так весь вечер без остановки. Совершенно не смешно. Разорванность мышления дошла до предела, разорванность была внутри каждого слова.
– Ты полежи, пощебечи тут с полчасика, – сказал я больной, – я пойду покурю, а после поговорим.
Когда вернулся, в речи стали проскакивать человеческие фразы.
– Что за язык? – спросил я.
– Это забытый язык древних эльфов, его знаю только я, вам его не понять, – отвечала больная.
Больше у меня вопросов не было. Наверняка в диспансере о ней знают. Завтра позвоню, пусть выпишут направление в психиатрическую больницу.
Вечером звонок в дверь. На пороге стоит один из священников местной церкви. Одет по гражданке, но я его знаю, да и по лицу видно, что поп.
– Вы к кому, святой отец? – спрашиваю.
– Я к Кисловой.
– Бесов изгонять? Так вроде не вызывали.
– Да нет, я хотел узнать, как она. Я ее сын. А вы и дядю моего наверняка знаете.