Ангел + ангел + студент

Дверь нужной квартиры долго не открывали. Алим облегчённо вздохнул и повернул к лестнице, но в этот момент за стеной послышалось шуршание. Дверь распахнулась. На пороге стоял сгорбленный, седой мужчина с вязаном, растянутом жилете. Поправив на носу перемотанные синей изолентой очки, он прищурился и прошептал:

– Алимушка, ты что ли? –

Губы старика сморщились и, вдруг, задрожали. Алима словно прорвало. Бросившись к Григорию Афанасьевичу, он неуклюже прижал его к груди.

   Пока нарезали колбасу, сыр и овощи, разговор крутился о ценах, о погоде и только после третьей рюмки Алим, с замиранием сердца перевел разговор на интересующую его тему. Григорий Афанасьевич, расслабившись после обильной закуски, грустно поднял глаза.

– Как уехал ты, Алим, очень переживала Милочка. Ну а вскоре оказалось, что беременна она. Как раз в то время к нам и начали заходить ребята-рейдерята. Предлагали продать наши халупы. Весь дом выкупили, жильцов расселили. Меня вот сюда выслали. И Милочке в этом же районе предлагали квартиру. Но она, дурёшка, никак свою комнату продавать не соглашалась. Тебя ждала. Я уж сколько ей твердил: «Не связывайся с этими бандюками». Да куда там, одно щебетала: «Вот Алим вернется, тогда и решим». До последнего держалась, из дома почти не выходила. А уж как припёрло рожать, то хочешь-не хочешь, вывезли. Я через несколько дней заезжал в роддом, думал, по-соседски заберу пока к себе. Дом наш, как только Милочку увезли, на следующий день и разрушили. Видал, какие сейчас на том месте хоромы выстроили? Ну вот, забрал я Милочку с дочкой к себе, только она совсем слабенькая стала. Две недели у меня пожили, а потом взяла девочку и говорит: «Пойду я, дядя Гриша, в прокуратуру. Не давала я согласия на продажу комнаты». И ушла. Больше я её с тех пор и не видел. Ходил в милицию, хотел о пропаже заявить, а они ни в какую. Мол, кто она тебе? Дочь? Жена? Ну, а если никто, то и иди дед, вон адрес на заборе написан. На этом мои поиски и закончились. Больше тебе, Алимушка, ничего сказать не могу. Была бы жива Милочка, вернулась бы. А так уж двенадцать лет с тех пор прошло. Забудь её и живи своей жизнью.

   Уложив захмелевшего соседа на продавленный диван, Алим с Тимуром, по холостяцкой привычке, убрали со стола и вышли из гостеприимной квартиры.

   Так же, без слов, нашли тихий бар и заказали по двойному виски. Холод снова свернул внутренности. Закрыв глаза, Алим, как прежде, увидел маленькую девочку, кутающуюся в огромный оренбургский платок. Только теперь у этой девочки были восточные черные глаза. Его глаза.

– Можно будет порыться в архивах, – тихо предложил Тимур.

– Ничего не надо, – прошептал Алим, и выпив залпом содержимое стакана, вышел из бара.

 Подходя к светлому трёхэтажному зданию на краю города, Алим, казалось, взял себя в руки. Походка его снова стала по-военному «порочной», как определял Бальзак в своём трактате о ходьбе, когда торс стоит на крестце, как бюст на постаменте, а ноги передвигаются сами по себе. Тимур всегда завидовал походке друга. Даже пытался подстраивать под него, но долго не выдерживал.

Невысокая сетка, огораживающая детский дом, качели на площадках, скамейки, были недавно покрашены и подремонтированы. Уголки губ Алима чуть приподнялись. Ленинские субботники давно ушли в прошлое, а приводить в порядок коммунальное хозяйство продолжали почему-то именно в апреле.

Солнце снова плавило асфальт, но детей это не останавливало. Перескакивая через низкие бордюры песочниц, школьники носились друг за другом, вереща, словно индейцы в прериях.

Войдя в здание, Алим, не останавливаясь, прошёл на второй этаж. Тимур едва успевал за другом, соображая, откуда тот знает, где расположен кабинет заведующей.

Постучав, Алим, не дожидаясь ответа, распахнул дверь. Ярко накрашенная женщина, сурово глянула из-под наклеенных ресниц. Открыв рот, она, кажется, собиралась высказать мнение об их вторжении, но столкнувшись взглядом с Алимом, передумала. Плавным движением руки заведующая убрала со стола начатую бутылку коньяка и указала вошедшим на стулья. Напряжение накалялось. Чтобы как-то разрядить обстановку, Тимур добродушно улыбнулся. Зеркальная дверка шкафа напротив, услужливо отразила его эмоцию. Пожалуй, именно так выглядел глупо улыбающийся сурикат Тимон, сидящий между рычащими Шрамом и Симбой. Улыбка сползла с лица сама собой.

Заведующая и Алим не сочли нужным даже поздороваться, лишь сверлили друг друга неприязненными взглядами. Наконец, женщина, ни слова не говоря, вывела на экран компьютера нужную «папку» и развернула монитор. Личное дело и медицинская карта ученицы Озеровой Гузели Васильевны.

– Никаких компенсаций я выплачивать не буду, – зло буркнула Альбина Николаевна, барабаня длинными ногтями по поверхности стола. Исподтишка разглядывая хозяйку кабинета, Тимур заметил, как покрылось красными пятнами её лицо. – Предупреждала Зойку: не бери. Девчонка волчонок. Никогда не знаешь, что от неё ожидать. Так нет же. Сказки ей восточной приспичило. Юную Шахерезаду в навозе откопала. Вот теперь пусть сама со своими сюрпрайзами и разбирается.