Angel Diaries (СИ)

— Да, не повезло старику Фурье, такое прибыльное дело было, и дом недавно ладно исправил, а тут такое — пожар! Проклятый огонь уничтожил все его труды за час, — раздался мужской голос рядом с нашим экипажем. Мы увидели невысокого человека с копной соломенных, жестких волос; он сидел на старом, коричневом мерине, одетый добротно, но просто. Одежда была серого цвета, он был в хороших черных башмаках, длинном черном плаще, шапке, и при нем не было шпаги или иного оружия: он больше походил на слугу благородного господина, либо зажиточного жителя городка. — О, позвольте представиться, — он быстро спешился, спрыгнув на относительно чистый островок снега, и поклонился нам, — Паскаль Мартен, — он стянул свою черную шапку с головы. У мужчины были мелкие черты лица, серые глаза, возраст его трудно было определить, скорее всего ему за сорок; он был худ и жилист. — Я писарь месье Дюпона. У моего хозяина тут рядом прекрасный и просторный дом, я просто уверен, и мне месье Дюпон не простит, если я вас оставлю здесь посреди дороги, в ночи! У нас достаточно места для путников.

— Но удобно ли это будет? — с сомнением в голосе вопросила я.

— Естественно, сударыня! Намного удобнее, чем замерзнуть на разбитой дороге, возле пепелища, — ответил месье Мартен.

— Чем занимается ваш хозяин? — спросил граф.

— Он торговец, сударь. Возит благородные ткани да кружева, тем и пополняет свои сундуки золотом. Сам он человек малообразованный, поэтому нанял меня. А, знаете как оно бывает: природа дает особый склад ума, который позволяет заключать выгодные сделки, а вот писать без ошибок усидчивости не хватает, — наш собеседник расплылся в улыбке.

— Что ж, нам не остается ничего иного, как принять ваше приглашение. Ведите нас, сын мой, — положил конец сомнениям аббат д’Эрбле.

Месье Мартен взобрался на своего мерина и затрусил чуть впереди нашего экипажа, показывая дорогу.

Дом месье Дюпона и правда был довольно большим, добротно сделанным, правда, несколько мрачноватым. Нашему взору открылось много черных занавесей, готических статуй плачущих ангелов, которые виднелись во дворе и в саду.

— Довольно мрачное место, — заметила я, а месье Мартен услышал и, подъехав к нам, шепотом поведал причину сего вида:

— Все из-за дочери месье Дюпона: прекрасная Теофилия была помолвлена с ювелиром — месье Лемаршаном. Он посватался к ней, все честь по чести, свадьба готовилась уже, но перед венчанием он должен был отвезти заказ в Эльзас, уехал и не вернулся. Девушка его долго ждала, а потом с ней случилось несчастье: видимо, поняв, что он больше не вернется, она впала в состояние странное. Не замечает людей, не реагирует на звуки, только отец вызывает в ней теплые чувства. Она обычно сидит в своих комнатах, к гостям не выходит, к тому же одевается во все черное. А когда вначале еще общалась с окружающим миром, попросила сих ангелов понаставить.

— Бедная... — прошептала я.

Входить в эту обитель скорби не хотелось, но более остановиться было негде.

Месье Дюпон оказался полноватым и краснощеким мужчиной, он разговаривал быстро и был довольно дружелюбен. Слугам приказал приготовить для нас комнаты. Граф представил меня как свою жену; отчасти это было правдой, поэтому я не стала возражать, даже когда нам отвели общую спальню: спать одной в этом мрачном месте я бы не смогла.

Ужин был прекрасен: нам подавали дорогие блюда и вино.

— У меня редко бывают гости из-за особых обстоятельств, — проговорил грустно хозяин дома. Отчасти поэтому мы объяснили его некий интерес к нам.

— Да вот ездили с супругой поклониться мощам святой Одилии в Эльзас, — проговорил спокойно граф, пододвигая ко мне поближе тарелку с жареным мясом, — да встретили по дороге моего старинного приятеля, аббата д’Эрбле, он как раз был в тех краях по делам своего монастыря.

— О, наверное, вы многое видели в пути, да и монастырь святой Одилии, я слышал, славится чудесами излечения, — проговорил месье Дюпон. — Я, увы, из-за дочери выезжаю ненадолго в соседние города, за меня все дела в дальних краях ведет мой представитель, — пояснил он. В это время наверху раздались тихие шаги, я подняла голову и посмотрела наверх, граф с аббатом проследили за моим взглядом: на втором этаже стояла высокая молодая женщина, очень бледная, с иссиня-черными волосами, которые были распущены и доходили ей до пояса; на ней было черное бархатное платье в испанском стиле, в руках она держала белую свечу. Ее карие глаза не мигали, она шла прямо, словно не было нас внизу. Она прошла мимо спуска в залу и скрылась в темноте коридоров.

— Это Теофилия, моя дочь и жертва проходимца, — пробормотал месье Дюпон и вытащил платок из-за рукава, вытерев лицо от слез.

Я должна была испытать к нему жалость и участие, но он вызвал у меня отрицательные эмоции, как будто бы я видела игру плохого актера.

— Лекари, молитвы — чего только я ни предпринимал, чтобы излечить ее. Увы, она бродит, словно во сне, не понимая, не замечая ничего. Она не опасна, но несчастна.

— Может, мне стоит попытаться словом молитвы пообщаться с ней? — предложил аббат.