Angel Diaries (СИ)

— Лучше не стоит, в прошлый раз, когда местный священник попытался это сделать, она чуть не выпрыгнула из окна, — месье Дюпон замахал своими пухлыми руками. — Видимо, это мое наказание за грехи.

На этой мрачной ноте был закончен ужин. Наша спальня была в одном конце коридора, а аббату отвели комнатку в другом. Мод так же ночевала с нами, с согласия графа, конечно же. В нашей комнате очаг не горел, а была зажжена всего пара свечей. Прижавшись друг к другу, мы со служанкой сели на кровать: в доме были какие-то странные звуки, они исходили из подвала. Граф не стал раздеваться, и, взяв в руку шпагу, сел у меня в ногах.

— Спите, — прошептал он нам.

— Вы шутите? Это все равно, что дремать на кладбище, в полнолуние! — дрожа ответила я.

Мы услышали чей-то плач, затем женский вскрик, но все быстро стихло.

— Наверное, мадемуазель Теофилия все же реагирует на что-то, — заметила я.

Вскоре мы услышали тихие шаги, ручка нашей двери стала медленно поворачиваться. Граф вытащил шпагу из ножен, Мод прижала меня к себе. Дверь медленно приоткрылась, и в комнату проскользнул аббат.

— О, я вижу, что вас тоже мучает бессонница, дети мои, — сказал он и, поискав глазами себе место, уселся в кресло возле камина.

— Рене, так вы решили переночевать в нашей комнате? — холодно спросил граф.

— Друг мой, я опасаюсь за ваши души. Пусть вы и можете справиться с человеческими силами, но я смогу оградить вас от сил сакральных... — аббат указал на пухлый молитвенник, который держал в руках. Сев так, чтобы лунный свет падал на страницы, он углубился в чтение.

Я проснулась от тихого плача в ночи. Мод лежала рядом и крепко спала, граф почивал у меня в ногах, растянувшись поперек кровати, аббат, накрывшись плащом своего друга, спал в кресле. Плач доносился из коридора, и, подумав немного, я решила проверить его источник. Медленно встав с кровати, стараясь не разбудить остальных, я вышла из комнаты, повернув ключ. В коридоре было темно, только Луна освещала его и то периодически, проникая сквозь частые облака. Я пошла на плач, стараясь, чтобы половицы не скрипели под моими ногами. Источник плача находился в небольшой комнатке, это была Теофилия. Дверь в ее опочивальню была приоткрыта, она сидела на кровати, пытаясь остановить платком кровь из носа. Увидев меня, она широко распахнула глаза.

— С вами все в порядке? — спросила я.

— Нет, но вам лучше уйти, немедленно! — прошептала вполне осознанно женщина. — Пока вы с мужем, слугами и с друзьями, вас не тронут.

— Что здесь происходит? Ваш отец говорил, что вы больны и никого не узнаете... — непонимающе спросила я.

— Уезжайте немедля, Дюпон страшный человек! Вы не знаете, сколько вот таких вот путников так и не покинули этот дом, — прошептала моя собеседница с заплаканным лицом.

— Вы хотите сказать, что ваш отец заманивает людей и убивает? — с ужасом в голосе уточнила я.

— Отец? Что вы, моим отцом был граф Сент-Обер, а матерью — гувернантка его дочерей. Когда я родилась, он заботился обо мне, когда его не стало, эти заботы легли на плечи моей довольно наивной матери. Она вынуждена была снова выйти замуж, и, как назло, она выбрала этого человека, который мог быть обходительным, но на самом деле — довольно жестоким. Он быстро свел ее в могилу своим ужасным характером, после — стал срываться на мне. Я хотела уйти в монастырь, но денег для этого он не давал, а родные по линии отца отказывались и знать меня, не то что помогать. Единственным человеком, который проникся сочувствием к моему положению, стал месье Лемаршан. Он был немолод, но довольно обходителен, отчим даже согласился на наш брак; но потом мой жених исчез за пару дней до свадьбы. Месье Дюпон заявил, что меня бросили и теперь никто не будет смотреть в мою сторону. Он запер меня в доме и пытался добиться моего внимания, как мужчина у женщины... — ее голос сорвался.

Девушка справилась с волнением и продолжила:

— Когда он попытался взять меня в первый раз, то Господь его покарал и он лишился мужской силы. Но этот человек так и не понял, что сие наказание Небес. Он обозвал меня ведьмой и сильно избил. Несколько раз Дюпон пытался повторить насилие надо мной, но не мог. Тогда он заставил играть роль больной дочери, считая, что это располагает путников и вызывает жалость.

— Но неужели никто не замечает, что в вашем доме пропадают люди? Да и почему вы не сбежите в город и не пожалуетесь на него? — воскликнула я.