Ангел для сестры

— Не так уж трудно, если хочешь, избегать встреч с кем-то, — холодно отвечаю я. — Тебе это должно быть известно лучше других.

Кэмпбелл

Я сохраняю непробиваемое спокойствие, правда, пока директор старшей школы Понагансет не начинает читать мне по телефону лекцию о политкорректности.

— Ради всего святого, — брызжет слюной он, — что это за намек, когда группа студентов из коренных американцев называет свою баскетбольную лигу «Бледнолицые»?

— Полагаю, в этом содержится такой же намек, какой делали вы, когда выбрали индейского вождя эмблемой вашей школы.

— Мы называемся «Вожди Понагансета» с тысяча девятьсот семидесятого, — возражает директор.

— Да, а они — члены племени наррагансетт с рождения.

— Это унизительно. Политически некорректно.

— К несчастью, — замечаю я, — вы не можете преследовать человека судебным порядком за политическую некорректность, в противном случае вас самого вызвали бы в суд повесткой уже много лет назад. С другой стороны, Конституция защищает разные права американцев, включая коренных, в том числе право на проведение собраний и свободу слова, а это предполагает, что «Бледнолицые» получат разрешение собраться, даже если ваша нелепая угроза судебного преследования будет доведена до реального дела. В таком случае вы, вероятно, задумаете подать коллективный иск против человечества в целом, потому что наверняка пожелаете задушить внутренний расизм, неявно присутствующий в таких понятиях, как «Белый дом», «Белые горы» и «Белые страницы». — (На другом конце провода наступает мертвая тишина.) — Следует ли мне заключить, что вы все-таки не планируете затевать тяжбу и я могу передать эту новость своему клиенту?

После того как он вешает трубку, я нажимаю кнопку переговорного устройства:

— Керри, позвони Эрни Фишкиллеру и скажи, что ему больше не о чем беспокоиться.

Я принимаюсь разбирать кучу бумаг, и Джадж издает тяжкий вздох. Он спит слева от моего стола, свернувшись клубком, как связанный по кругу коврик.

— Вот это жизнь, — сказала она, когда мы наблюдали, как щенок гоняется за собственным хвостом.

Подумав, что хотел бы стать таким в следующей жизни, я засмеялся:

— А ты в конце концов превратишься в кошку. Им никто не нужен.

— Мне нужен ты, — ответила она.

— Тогда я вернусь к тебе кошачьей мятой.

Давлю большими пальцами на глазные яблоки. Очевидно, я не высыпаюсь. Сначала история в кафе, теперь еще одна. Хмуро смотрю на Джаджа, будто это он виноват, а потом фокусирую внимание на заметках, сделанных в блокноте. Новый клиент — наркодилер, заснятый оперативниками на видео. Тут обвинения не избежать, если только у этого парня нет брата-близнеца, которого спрятала куда-то мать.

Что, если разобраться…

Тут дверь открывается, и, не поднимая глаз, я отдаю распоряжение Керри:

— Поищи какие-нибудь расшифровки текстов передачи Дженни Джонс о близнецах, которые не знали, что они…

— Привет, Кэмпбелл.

Я схожу с ума. Я точно схожу с ума! Потому что в пяти футах от меня стоит Джулия Романо, которую я не видел пятнадцать лет. Волосы у нее длиннее, по бокам рта — мягкие линии. Этакие круглые скобки, в которые заключены не сказанные за это время слова, которые я не хотел бы услышать.

— Джулия… — с трудом произношу я.

Она закрывает дверь, и от этого звука Джадж подскакивает.

— Я опекун от суда, назначенный по делу Анны Фицджеральд, — говорит Джулия.

— Провиденс город маленький… Я все ждал… Ну, я был уверен, что мы столкнемся с тобой раньше.

— Не так уж трудно избегать встречи с кем-то, если очень хочется, — отвечает она. — Тебе это должно быть известно лучше других. — Вдруг от нее начинает паром валить досада. — Прости. Совершенно неуместное высказывание.

— Все было так давно, — отвечаю я, хотя на самом деле мне хочется спросить ее, чем она занималась эти пятнадцать лет. Пьет ли она до сих пор чай с молоком и лимоном? Счастлива ли? — Волосы у тебя теперь не розовые, — произношу я, потому что я идиот.

— Теперь нет, — отвечает она. — Что-то не так?

Я пожимаю плечами:

— Просто… Ну… — Куда деваются слова, когда они нужны? — Мне нравились розовые, — признаюсь я.

— Это не добавляет мне авторитета в зале суда, — отвечает Джулия.

Я улыбаюсь:

— С каких пор ты стала обращать внимание на то, что думают о тебе люди?

Она молчит, но что-то меняется. Температура в комнате, или у нее в глазах будто вырастает стена.

— Может, вместо того чтобы ворошить прошлое, поговорим об Анне? — дипломатично предлагает Джулия.