Судья Десальво объявляет десятиминутный перерыв. Я ставлю на пол рюкзак из гватемальской ткани и начинаю мыть руки, как вдруг дверь одной из кабинок открывается. Выходит Анна, на мгновение замирает, а потом открывает соседний с моим кран.
– Привет, – говорю я.
Анна идет к сушилке для рук. Воздух оттуда не дует, почему-то сенсор не откликается на приближение ее ладоней. Девочка снова подносит пальцы к ветродуйной машинке, потом смотрит на них, как будто хочет убедиться, что она не невидимка. Стучит по металлическому корпусу.
Когда я взмахиваю рукой под сушилкой, мне в ладонь ударяет струя горячего воздуха. Мы с Анной льнем к этому маленькому источнику тепла, как бродяги к костерку.
– Кэмпбелл сказал, ты не хочешь давать показания.
– Я не хочу обсуждать это, – заявляет Анна.
– Ну что ж, иногда, чтобы получить желаемое, необходимо сделать то, что меньше всего хочешь.
Она прислоняется к стене и складывает на груди руки.
– Чья смерть превратила вас в Конфуция?[37]
– Анна поднимает с пола мой рюкзак. – Мне нравится. Красивое сочетание цветов.Я беру его и вешаю на плечо:
– Видела в Южной Америке, как их ткали пожилые женщины. Нужно двадцать катушек ниток, чтобы сделать такой орнамент.
– Правда – она такая же, – замечает Анна (или мне послышалось?) и сразу выходит из туалета.
Я наблюдаю за руками Кэмпбелла. Они все время находятся в движении, пока он произносит речь, иллюстрируя жестами слова – выделяя одни, акцентируя внимание на других. Но пальцы у него слегка дрожат, и я приписываю это тревоге и волнению, ведь он не знает, о чем я буду говорить.
– Каковы ваши рекомендации в этом деле в качестве опекуна от суда? – спрашивает Кэмпбелл.
Я делаю глубокий вдох и смотрю на Анну:
– Вот рядом с нами сидит девушка, которая всю жизнь ощущала огромную ответственность за благополучие своей сестры. Она знает, что появилась на свет для выполнения этой миссии – отвечать за здоровье Кейт. – Я бросаю взгляд на сидящую за столом Сару. – Думаю, когда родители зачали Анну, у них были самые лучшие намерения. Они хотели спасти свою старшую дочь и считали Анну желанным прибавлением к семейству не только из-за того, что она даст генетически, но и потому, что хотели любить ее и наблюдать, как малышка растет здоровой и счастливой. – Тут я поворачиваюсь к Кэмпбеллу. – Мне также совершенно ясно, каким образом ситуация в этой семье изменилась и стало критически важно делать все, что в человеческих силах, для спасения Кейт. Когда ты кого-то любишь, то готов использовать любые возможности, лишь бы не дать любимому человеку уйти, удержать его рядом.
В детстве я часто просыпалась среди ночи, помня свои дичайшие сны: я летала, оказывалась запертой на шоколадной фабрике, была королевой на острове в Карибском море. Меня выбрасывало из сна с запахом франжипани в волосах или запутавшимися в подоле ночнушки облаками, и я не сразу понимала, где нахожусь. Засыпая вновь, как бы ни старалась, я уже не могла вернуться в атмосферу сна, который видела до пробуждения.
Однажды я осталась ночевать с Кэмпбеллом и проснулась под утро, а он еще спал. Я провела пальцем по его лицу, изучая рельеф: от хребта скулы к водовороту ушной раковины и смеховым ложбинкам по бокам рта. Потом я закрыла глаза и впервые в жизни сразу провалилась в сон, в то самое место, где его покинула.
– К сожалению, – говорю я суду, – наступает момент, когда нужно отступить и сказать, что пора оставить все как есть.
Целый месяц после того, как Кэмпбелл меня бросил, я вылезала из кровати только по необходимости – пойти на мессу или сесть за обеденный стол. Я перестала мыть волосы. Под глазами у меня залегли темные круги. Мы с Иззи теперь казались совершенно непохожими, если не приглядываться.
В тот день, когда я набралась храбрости и заставила себя встать с постели по собственной воле, я пошла к Уилеру и толкалась у лодочного сарая, стараясь никому не попадаться на глаза, пока не увидела одного парня из команды яхтсменов, которого оставили учиться на лето. Он вытаскивал наружу один из школьных «скифов». У парня были светлые волосы, не как у Кэмпбелла, тот брюнет. Он был коренастый, а не стройный и высокий. Я попросила, чтобы он подбросил меня домой.
Не прошло и часа, как мы трахались на заднем сиденье его «хонды».
Я сделала это, думая, что, если моим телом попользуется кто-то другой, не буду больше ощущать запах Кэмпбелла на своей коже и чувствовать его вкус у себя на губах. Я сделала это, ощущая абсолютную пустоту внутри и боясь, что меня унесет в небо, как надутый гелием шарик, который поднимается выше и выше, пока от него не останется ничего, даже мельчайшего пятнышка цвета.
Парень, имени которого я не удосужилась запомнить, пыхтел и дергался внутри меня, но сама я была совершенно опустошена и далека от него. И вдруг я поняла, что происходит со всеми этими улетевшими шариками: они – любовь, ускользающая из наших рук; пустые глаза, каждую ночь возводимые в небо.